Братоубийцы

Только услышал народ его слова, поднялся громкий крик; женщины разрыдались, бросились к монаху, целовали ему руки и плакали. А монах побагровел, внутри у него все клокотало, проклинал он чертова попа, сыгравшего с ним такую шутку и ограбившего его. Но что он мог сделать? Было ему стыдно сказать «нет»? Нет, не стыдно, а страшно. Ребятишки уже прыгали гурьбой вокруг ослика, совали нос в корзины, вдыхали аромат фиг, и слюнки текли у них.

– Пусть двое, – распорядился отец Янарос, – снимут корзины и поставят их сюда, а святой человек – Сам Бог его нам послал – разделит их между вами. Но сначала поклонитесь святому Поясу.

Не успел он договорить, как корзины уже были сняты, а женщины подставляли передники, мужчины – шапки и носовые платки, а дети уже запускали руки в корзины.

– Спокойно, спокойно... – увещевал их отец Янарос, и лицо его светилось радостью. – Сначала поклонитесь Пречистой, и поблагодарит Ее за то, что послала она вам этого святого человека с корзиной.

Монах стоял, тяжело дыша, весь в испарине; казалось, что он лопнет от злости. Время от времени бросал он полный лютой ненависти взгляд на чертова попа: схватить бы его за бороду, выщипать по волоску! На мгновение приблизился к отцу Янаросу, нагнулся к уху:

– Живьем ты меня съел, святотатец! – прорычал он, и жаркое его дыхание обожгло виски священнику.

Отец Янарос улыбнулся.

– Да, ты прав, святой отец, – сказал он громко, чтобы слышал народ, – нет большей радости, чем дать кусок хлеба голодающим. Я помяну сегодня твое имя за обедней. Кстати, как тебя зовут, святой отец?

Но монах зарычал от ярости, схватил серебряный ларец, неохотно открыл его, показывая обветшавший, из коричневей шерсти с золотыми нитями, святой Пояс.

– Прикладывайтесь! – сказал он сухо, словно хотел сказать: «Выкатывайтесь!»

Склонились люди, стали прикладываться к святыне быстро-быстро второпях, один за другим. Мысли их были заняты только корзинами, стоявшими за спиной, и жаждали они, чтобы скорее закончилось поклонение и начался делёж.

Разъяренный, измученный бессильным гневом, плюхнулся монах на завалинку. К его ногам поставили одну корзину, потом другую. Рядом стоял священник и следил за порядком. Подходили по одному, протягивали шапку, передник, пригоршни; монах запускал в корзину ручищи и выдавал каждому его долю, ворча, сопя и бранясь в душе.

– Будь ты проклят, чертов поп... будь ты проклят, чертов поп... – чертыхался он, деля свое добро.

– Не кричите, дети, – говорил отец Янарос, – святой Божий молится...

Брал каждый свою долю, целовал руку у монаха и торопливо убегал к себе в лачугу.

— Вот обрадуется Пречистая, – приговаривал отец Янарос, — вот обрадуется, когда увидит, что дети Ее опустошили Ее корзины. А что скажешь ты, святой отец?

Но святой отец не мог больше терпеть, он схватил корзины, вывалил их на камни и отвернулся, чтобы не видеть, как пропадает его добро...

Налетели люди на две эти кучи и в мгновение ока подчистили все. Монах поднял с земли фигу, в ярости принялся ее жевать, но выплюнул.

– Кириакос, – приказал священник, – возьми корзины, привяжи к ослу и подсади святого человека. Он уже исполнил свой долг и пусть отправляется – с Богом.

«Ах, глазами бы я тебя убил. – думал монах. – На куски бы разорвал!»

Подвел Кириакос осла к завалинке, снова с усилием обхватил жирные телеса монаха и посадил его меж двух пустых корзин.

– Счастливого пути! С Богом, святой отец! – пожелал монаху отец Янарос. – Пиши нам!

Но тот, весь кипя в душе, с яростью двинул осла афонскими ножищами и ускакал, не оглядываясь. И только когда выехал за околицу, где уже никто не мог его увидеть, повернулся и показал деревне два огромных кукиша.

– Будь ты проклят, чертов поп! – крикнул он. – Сердце ты из меня вынул!

Возвращался отец Янарос в церковь и тихонько напевал, довольный; он чувствовал, что Пречистая рядом с ним довольно улыбается тому, что святой Пояс Ее свершил чудо и дал по куску хлеба голодающим. И какая разница, пусть это даже и ненастоящий Ее Пояс! Веками целовали его бесчисленные губы, бесчисленные глаза смотрели на него и плакали, тысячи скорбящих душ молились над ним и наполнили его надеждой и болью, и освятили его, и стал он настоящим Поясом Девы Марии. «Великая сила, – думал, идя по дороге, отец Янарос, – великая сила – душа человека: берет кусок ткани и делает из него знамя».

Хотел он уже перешагнуть порог церкви, но увидел, что во дворе сидит на каменной скамье бледный молодой солдат и ждет его. Давно знал его отец Янарос и очень любил. Спокойный, мягкий, вежливый, вечно с книжкой в кармане; голубые глаза светятся ласковым юношеским светом. В прошлом году на Рождество пришел он на исповедь перед причастием. Какая чистая душа, нежная, трепетная, полная духовной жажды! Он был студентом и любил девушку; она ему снилась, и во сне он желал ее – вот это был самый великий его грех, в нем он и пришел исповедаться.

– Здравствуй, Леонидас! – сказал отец Янарос, протягивая ему руку. – Что-то случилось, сынок? Я виду, ты задумчив.

– Я пришел поцеловать тебе руку, отец, – ответил юноша, – больше ничего.