Братоубийцы

Через много месяцев пришел он в Иерусалим. Упал на землю, поцеловал ее, вошел в Святой Город. Нашел какую-то лачугу для ночлега и, не теряя времени, принялся за проповедь: «Мы должны воскресить священный язык наших отцов, заговорить на том языке, на котором Моисей беседовал с Богом, освятить наши губы ожившими священными Словами». Все фанатики-евреи пришли в ярость и стали громко насмехаться над ним, оскорбляя его: они кричали, что он – предатель, отступник, святотатец пытается низвести трижды священные слова до уровня повседневной нечистой жизни, чтобы оскверняли люди своими языками язык Ветхого Завета, язык Бога. И его выгоняли из синагог и предавали анафеме всякого, кто подходил к нему и слушал.

Но Бен Иегуда-упрямец не потерял мужества. Он кричал и кричал в пустыне. Он зажал зубами душу, не давая ей уйти от него, прежде чем исполнит свое назначение. Он открыл школу, женился, взял в жены свою ученицу, еврейскую девочку, чтобы нарожать детей и научить их говорить на родном языке – на древнееврейском. И вот родил он сына – и сын его родился немым! «И поделом тебе, Бог тебя наказал. – кричали ему. – Это проклятие Божие. Вот, судил тебя Иегова и осудил». Но Бен Иегуда не стал на колени. «Вера, –кричал он, – движет горами, и я их сдвину!» Однажды козел погнался за его сыном, когда тому было лет пять. Испугался ребенок, развязался у него от страха язык, подбежал он к отцу, крича: «Отец, отец! Козел!» – на священном языке Ветхого Завета.

Весть о чуде разлетелась, умножились ученики, вошла идея в души и овладела ими. И вот уже кое-где на улицах стали раздаваться древние воскресшие слова. А спустя годы, благодаря упрямству и мужеству, идея победила. И если вы окажетесь сегодня в Палестине, то услышите, как евреи разговаривают, торгуются, ссорятся, влюбляются, произносят речи, печатают книги и газеты на вновь ожившем древнем языке.

Сорок лет прожил Бен Иегуда с того дня, когда врачи решили, что жить ему осталось два-три дня. И только тогда, когда увидел он, что его великая идея ходит по улицам, словно живой человек, он разжал зубы и выпустил свою душу.

Открыл учитель глаза, лицо его просветлело. «Вот что значит верить! – подумал он. – И если такая сумасбродная идея победила, то что говорить о нашей идее. Я слышу, как трещат устои мира». Он застонал: «Удастся ли мне увидеть избавление? Увижу ли я справедливость на земле?» Вся его жизнь молнией пронеслась перед глазами. Он был учителем в Янине, его схватили, бросили в тюрьму; побои, сырость, голод изувечили его тело; вышел он из тюрьмы развалиной и приехал сюда, к себе в деревню, умирать. Он каждый день был при смерти, но вспоминал Бен Иегуду и держал зубами свою душу – не умирал. И когда видели друзья его бледность и пугались, он вспоминал Бен Иегуду и говорил им, улыбаясь: «Как я могу умереть, когда у меня есть великая идея? Не бойтесь!»

Вдруг учитель насторожился: кто-то остановился у калитки. Жена его встревоженно вскочила: кто бы это мог быть? Вышла неслышно босиком во двор, прильнула к щели в калитке, увидела рясу, бороду, все поняла. Вернулась в дом.

– Отец Янарос, – тихо сказала она. – Открыть ему?

– Не открывай, – ответил учитель. – Снова заведет речь о Боге. Надоело.

Оба затаили дыхание, ждали... Вскоре послышался шум удаляющихся шагов.

– Жаль человека, – сказал учитель. – Ходит, как потерянный.

Учитель засунул руку под подушку, достал измятую тетрадку, которую ему принес вчера тайком Стратис, солдат. «Мне поручил Леонидас передать ее тебе, учитель. Ты, говорит, знаешь, кому ее отослать», – сказал Стратис. Глаза его наполнились слезами, он смутился и ушел.

Учитель покачал головой. «Ушел и он, – пробормотал он, – жалко ребят. Не за великую идею погибают». Леонидас был его дальним родственником по матери, что была родом с Наксоса. Иногда он тайком приходил к нему, и они беседовали. Еще зеленый, не оперился, в голове одни мечты. Любил он девушку, говорил о ней и краснел. Она тоже была студенткой. И в первый день, когда они познакомились, отправились в поход за город и носились там, как новорожденные козлята. Нежная зеленая травка, пахло сосной и горячими камнями, цвел миндаль, уже прилетели первые ласточки. В полдень, когда стояла сильная жара, расстегнула девушка блузку, и между двух древних колонн показалось прохладное многогрудое лоно, вечная любовь человека – море. Как таинственны юность, любовь и море – эти три прекрасные сестры Хариты! С той минуты, как увидел он море между колонн, держа в своей руке руку не знакомой ему до вчерашнего дня девушки, почувствовал он, что и его сердце, и трава, и море, и вечность – одно. Получила смысл его жизнь; он взглянул вокруг себя и увидел удивительный новый мир: порхали огромные – больше ладони – бабочки; земля издавала аромат жаркой плоти, бедра гор маняще сверкали, словно женское лоно.