Братоубийцы

Всегда немногие – так сказал нам на днях командир – всегда немногие встают на борьбу за свободу и всегда эти немногие побеждают многих. Добра вам желая, говорю: драпайте из овчарни, куда вас загнали. Драпанул же я, хромоногий Алексос! Драпайте и вы давайте, ребята. Иначе вам погибель, бедненькие. Вспоминаю я вас каждого и уже причитаю. Как поживает покойный капитан Мясник? Как поживает покойный сержант Минас, придурок со свиным рылом? Как поживает покойный Леонидас, славный мальчик с бумагой и чернилами – тут мир горит, а он себе распевает, как улитка на углях? Как поживает покойный Аврамикос, дьявольское отродье? А покойный Стратис, кривоногий недомерок? Эй, покойники вы мои, покойнички! Есть еще время: прыгайте-ка из гробов, давайте сюда, в горы, выпьете здесь воды бессмертия, убогие. Это я вам пишу, Алекос хромоногий, Алекос быстроногий, улепетнувший из бойни повар в красном колпаке».

Стратис сложил письмо и спрятал его в карман.

– Вот так, – сказал он. – А теперь, ребята, давайте поговорим. Пусть каждый выскажет свое мнение. Если правда то, что он говорит...

Но никто ничего не сказал. Все молча смотрели на огонь, который уже угасал, медленно умирая. А вместе с ним и наши сердца, вспыхнувшие было, потускнели и стали гаснуть.

– Да что тут говорить, Стратис? – сказал я. – Пусть сначала эти слова улягутся в нас, а потом и поговорим...

–Ты боишься? – насмешливо спросил меня Стратис. – Боишься, что схватят и убьют, когда попытаешься бежать...

– Я не боюсь погибнуть, – ответил я. – Но я не хочу погибать бессмысленно. А я еще не знаю, где правда, а где ложь.

– A ты, некрещенный? – спросил Стратис еврея. – Ты мне не подмигивай, у меня с тобой секретов нет. Говори прямо.

– Я, – сказал Левис насмешливо и посмотрел на меня, – я ломаного гроша не дам ни за правду, ни за ложь. Да и не распознать, где одна, а где другая. Обе потаскушки. Такого мои глаза насмотрелись, что теперь меня от всего тошнит, от всего, от всего! –сказал он и плюнул в огонь.

– Я, – сказал он, помолчав, – хочу одного – жить. А теперь я живу кум королю, потому что в руках у меня винтовка, а от полиции имею разрешение убивать. А что мне еще надо. По мне пусть война никогда не кончается. А кого убивать и для чего убивать – это мне до лампочки!

– Ты фашист, – сказал Стратис.

Левис побледнел.

– Что ты в этом понимаешь, бедненький? – пробормотал он, протягивая ладони к угасающему огню.

Мы снова замолчали. Стратис, как мне показалось, что-то хотел сказать, но обвел нас взглядом и промолчал.

Панос встрепенулся ото сна, посмотрел на угли и зевнул, перекрестился, заговорил:

– Эх, ребята, вот если бы была здесь сковорода, а на сковороде пирожки с сыром, и если бы был у нас горшочек меду... И бутыль раки!

– И если бы не было войны... – подхватил Васос и застонал, – и если бы не было сестер, которых надо выдавать замуж, и если бы отправились мы в эти заснеженные горы, пятеро друзей – мы ведь друзья? – пятеро друзей, пятеро охотников, не на людей поохотиться, а на диких кабанов...

7 марта. Нет большей печали, чем быть влюбленным, потому что ты можешь разлучиться с любимой. Нет большей радости, чем быть влюбленным, потому что ты можешь соединиться с любимой. Здесь часы, дни и недели то проносятся безумной и кровавой чередой, то безотрадно влекутся, словно изнемогая под тяжестью мертвецов. Тащусь и я с ними, но не свожу глаз с тебя, моя Марио, и стараюсь победить разлуку. Смотрю я на облака, плывущие на север, и приходят мне на ум народные песни, в которых посылаем мы с облаками, с птицами, с ветрами весточки и приветы маленькому теплому телу любимой. А девушка сидит у окна, смотрит на облако, протягивает руки и ждет любимого, который спустится к ней, словно дождь.

Любимый мой, стань облаком и свежим ветерочком,

И стань бесшумным дождиком, спустись ко – мне на крышу...

8 марта. Война, все еще война... Зима чуть смягчилась, но сердца наши – нет, еще больше ожесточились. Спускаются в долину партизаны, поднимаемся в горы мы, завязывается бой. Сначала ружейная перестрелка, потом штыки, потом рукопашная. Нет большего ужаса – чувствовать, как навалилось на тебя тело человека, который хочет тебя убить, слышать его тяжелое дыхание, видеть как течет у него изо рта слюна и пена – и страх его мешается с твоим, и тебя охватывает яростная жажда убить его, не потому, что ты его ненавидишь, нет – просто убить его, прежде чем он тебя убьет.... Убивать из страха, а не из ненависти – это предел человеческого л падения.