Братоубийцы

Мы высадились в нашем маленьком порту. Пахло гнилыми лимонами и цитрусами. Перед тем, как отправиться в родительский дом, я привел тебя на скалу рядом с портом: здесь лежала великолепная мраморная дверь, сохранившаяся от храма Диониса. Когда похитил бог виноградной лозы Ариадну, он привел ее сюда и здесь в первый раз сочетался с ней любовью. Мы сели на рухнувший мрамор, я обвил рукой твой стан. Не помню, что я говорил тебе, но помню, что чувствовал, как сам стал богом: сладкое, божественное опьянение охватило меня, и весь мир, как мне показалось, погрузился в пучину. И одна только эта скала возвышалась среди волн, крепкая, неколебимая, вечная. И мы были вдвоем на ней, я держал тебя в объятиях, и мы, счастливые, смотрели на пустынное безбрежное море. Снова спустился бог на землю, воскресил из критской земли дочь Миноса, и сидят они, обнявшись, на этой скале – ничто не изменилось, кроме имен: Диониса теперь звали Леонидас, Ариадну – Марио.

А потом... потом или в то же мгновение? – мы оказались в саду моего деда, в чудесной зеленой деревушке Энгарес, в часе ходьбы от города. Рука моя все так же обнимала твои стан, мы шли под деревьями. Яблони, гранаты и апельсины гнулись под тяжестью плодов. И был полдень, и две бабочки, большие, с ладонь, летали, садились тебе на волосы и летели перед нами и вели нас, словно ангелы. И оглядывались, смотрели, идем ли мы, и снова устремлялись вперед, указывая дорогу.

– Куда они нас ведут? – спросила ты и встревоженно прижалась ко мне,

И я засмеялся.

– Не поняла? – сказал я.

– Нет.

– В Рай.

Три дня и три ночи был я в Раю. Какое счастье, тишина, прохлада! Такой должна быть любовь, такой должна быть и смерть.

Но сегодня жар спал, я открыл глаза, и посмотрел вокруг: казарма, винтовки, штыки. Стратис, склонившись надо мной, смотрел на меня с нежностью...

13 марта. И сегодня я еще не мог встать. Я чувствую сладкое изнеможение и не могу еще, что бы там ни говорил сержант, держать в руках винтовку. Другие ушли на заре, принялись за работу. В горах эхом отдается грохот ружей и минометов. То и дело прибывают носилки с ранеными, казарма наполняется стонами. А я пребываю в таком сладостном изнеможении, что все это мне кажется сном и совсем меня не удручает. Кричат они вокруг меня и мычат от боли, а я думаю только о тебе, моя Марио, о тебе и о поэзии. И весь день в этой грязной казарме летают над моей головой, словно те огромные бабочки, которых я видел в жару, четыре строчки Платона. Мы так их любили, моя Марио!

Яблоко это тебе я кидаю. Поймай, если любишь.

И отведать мне дай сладость твоей красоты.

Если ж, увы, ты ко мне холодна, подыми его: сможешь

Видеть на нем, сколь кратка пышного цвета пора.

18 марта. Какая-то женщина в красной косынке на голове бродит вокруг казармы в последнее время, скрывается, опять появляется. Мы бежим за ней вдогонку – она исчезает. И всякий раз, когда она появляется, что-то вскоре случается: грузовик взлетает в воздух, рушится мост, двух-трёх солдат находят убитыми. И каждую ночь, а то и днем, в полдень, чей-то чистый юный голос гулко отдается в горах: «Братья, братайтесь! Братья, братайтесь!» Панос, наш наивный пастушок, крестится и бормочет в ужасе: «Не человеческий это голос, это труба Ангела. Наступило Второе Пришествие». А мы, пряча улыбку, поддразниваем его.

– А кто эта женщина в красном платке, а, Панос? – спрашиваем мы его.

– Наверное, Пречистая, – отвечает он нерешительно и снова крестится.

– Эй, не боишься ты Бога, Панос! Разве Пречистая убивает? Ходит с гранатами, подкладывает динамит под мосты? Как же это понять, Панос? Накажет тебя Бог.

Панос растерянно чешет в голове.

– А я почем знаю, ребята? – бормочет он. – Не знаю, что вам сказать. На то она и Пречистая – что хочет, то и делает.

– Я вот что тебе скажу, – вступает в разговор Левис, поддразнивая его. – Это чертова мамаша.

– Может быть, оно и так... может... – отвечает Панос. – Все случается. Я только одно знаю.

– Что, лжепророк?

Панос понижает голос.

– Что всех нас забрал дьявол.

Тут врывается Стратис. Он вездесущ, всегда все слышит, вечно подкусывает солдат. Мы его зовем оводом, стрекалом и будильником.

– А почему ты не идешь к партизанам, глупый Панос? – кричим мы.

– Потому что и их забрал дьявол, – отвечает Панос.

– Эй ты, духовидец, а что, Богу никто не достался?

– Где уж Ему, ребята? Он спал.

Все расхохотались.

– Скажи-ка, Панос, – спрашиваю я его. – Разве Бог тоже спит?

– Конечно, ты что, не слышал? Чему только тебя учили? Спит. Когда спит Бог, дьявол не дремлет и делает, что ему вздумается. Каждый по очереди стоит на часах. Когда спит дьявол, Бог не дремлет и делает, что Ему вздумается. А теперь вот Бог спит, и дьявол всех нас забрал.