Братоубийцы

25 марта. Подул теплый ветерок. И у меня на душе повеяло – весной и распустились анемоны. Сегодня наш национальный праздник. Капитан произнес перед нами речь. Он повесил карту Греции на стене казармы, показал нам северные границы и объяснил, как и почему партизаны хотят отдать Северный Эпир и Македонию албанцам и славянам... Глаза у него горели, палец, показывающий границы Греции, дрожал. Он с силой хлопнул ладонью по Эпиру, Македонии и Фракии, словно уже вторгся туда и захватил их.

– Эта земля, – яростно кричал он, – тысячелетиями замешана на греческой крови и на греческом поте и слезах. Она – наша, и мы никому не позволим ее топтать. Лучше смерть! Вот поэтому, ребята, мы здесь, в эпирских горах, поэтому мы воюем. Смерть предателям! Никакой пощады! Всех бунтовщиков, попавших к нам в руки, ждет кинжал! Цель освящает средства. Наша цель – спасение Греции!

Мне никогда не нравился этот человек – нелюдимый, суровый, ограниченный. Какая-то темная, бесчеловечья сила правила им, какой-то зверь рычал в нем, раненый и гордый. Однажды женщина приласкала этого зверя, сказала ему доброе слово, и зверь стал укрощаться. Но женщина ушла, и зверь взревел от новой раны. И все же я испытывал к нему невольное уважение – уважение, страх и жалость. Он был благороден, честен, беден; он верил в то, за что боролся; был каждую минуту готов отдать свою жизнь за Грецию. В его роте ты никогда не был уверен в том, что не погибнешь, но зато был уверен в том, что не осрамишься. Наш капитан был из тех людей, столь редко встречающихся в нашем разлагающемся мире, которые ставят выше своей личной выгоды, выше личного счастья идею. Она может быть истинной, может быть и ложной. Важно то, что ради этой идеи они жертвуют жизнью. «Греция в опасности! –крикнул он, заканчивая речь. – Греция взывает к вам, ребята! Встанем, все верные, и спасем ее!» Голос его осекся, и из маленьких, глубоко посаженных глаз, выкатилась слеза.

Я огляделся: многие плакали. Лукас крутил свои румелиотские усы, Панос смотрел на карту Греции, как смотрят верующие на чудотворную икону. Стратис сзади меня сухо и насмешливо покашливал, а Левис, желтый, морщинистый, злобно улыбался.

Ночью я завернулся в шинель и улегся прямо в ботинках, с винтовкой и патронташем, рядом с другими солдатами. Я закрыл глаза, но сон не брал меня. Прав капитан, – думал я, вся тайна заключается вот в чем: суметь найти идею, воцарить ее над собой, поставить перед собой цель жить и умереть ради нее. Тогда твои поступки обретут благородство, а жизнь – цельность, потому что ты становишься – и ты в этом не сомневаешься – частью бессмертного духа. Можешь назвать эту идею Родиной, можешь назвать ее Богом, или Поэзией, или Свободой, или Справедливостью. Имеет значение лишь одно – верить в нее и служить ей.

Разве не это сказал Соломос⁸? «Заключи в свою душу Грецию – или что-либо иное – и почувствуешь, как затрепещет в тебе величие во всех обликах». Это его «или что-нибудь иное» показывает, насколько ум нашего великого поэта опередил свою эпоху.

Любимая моя, я еще не нашел для себя той идеи, ради которой отдам свою жалкую жизнь. Я мечусь туда и сюда: то поэзия манит меня, то наука, то родина... Может быть, потому что я еще очень молод и не созрел. А может, я никогда не найду ее? Тогда я погиб. Ничего благородного не может человек совершить в мире, если он не подчиняет свою жизнь Господину, который выше его.

1 апреля. Сегодня на рассвете Стратис влетел в казарму как сумасшедший – смеясь, хлопая в ладоши; пританцовывая. Он громким голосом затянул песню:

Докуда мы, ребята, в ущельях будем жить

И, словно львы косматые, по. горам бродить?

– Что с тобой, Стратис? – кричали мы ему. – Ты пьян?

– Пьян? Как бы не так. Да где здесь вино взять? Есть у меня для вас, дурачки, важная новость. Вставайте! Услышите – до потолка подскочите, будете и вы хлопать в ладоши, пуститесь и вы в пляс, как дервиши!

Встали мы все, окружили его.

– Да говори ты, ради Бога, Стратис! Хотим и мы порадоваться. Что за новость?

– Один только капитан знает ее, но держит в тайне. А я, как узнал, кая только услышал, так сразу побежал рассказать вам, чтобы и вы порадовались, бедняжки.

Мы все смотрели ему в рот.

– Ну, не томи, говори скорее!

– Ну вот, слушайте. Подошел я к комнате капитана, присел тихонько на корточки у двери. В это время он всегда включает радиоприемник на батарейках – и слушает новости. Какой-то бес мне нашептывал, что в Афинах происходит что-то важное. И вот я прильнул ухом к двери – и что слышу! Да если скажу, вы от радости лопнете!

– Неужто "красные шапки" дали деру с Эторахи? – спросил один.

– Да лучше, лучше, – воскликнул Стратис. – Ну, кто еще? Вот ты, Панос, скажи нам, овечка кроткая!

– Что сказать, – проговорил простодушный пастух. – Взяли мы Аргирокастро.

– Да еще лучше, лучше, тебе говорю! Ну, скажи-ка ты, мудрец!

– Кончилась война, – ответил я со смехом, но сердце у меня заколотилось.