Я начал писать это письмо, смеясь, но чем больше говорю и чем больше припоминаю то, что вижу и слышу, тем больше охватывает меня отвращение и гнев. Не сердись на меня, молодой человек, за то, что я не доверяю твоим возвышенным треволнениям. Это ветрянка, уж ты меня прости. Мне тебя жалко, поэтому я посылаю тебе мазь – это письмо. Читай его всякий раз, как нападет духовный зуд, и ты увидишь – он прекратится. Что касается меня, то мне когда-то дали другую мазь, но мне не повезло. Болезнь приняла худший оборот, и я уже неизлечим. Душа моя теперь уподобилась ослице Каролине, таскает она, бедняга, на себе шарлатана – мой разум. Нет ей утешения, потому что она прекрасно знает все его уловки и проделки, и не верит ему. И все же продолжает таскать и слушать, так он расхваливает свои снадобья и с отвращением трясет своей добродушной терпеливой головой. И все же я предпочитаю свою неисцелимую болезнь вашему исцелению. Я считаю ниже своего достоинства бежать и найти укрытие под сеныо какой-нибудь великой идеи. Среди ветров и дождей, под завыванье этой страшной бури шагаю я по пустынным дорогам с непокрытой головой – нет на ней ни черной, ни красной шапки – иду с непокрытой головой, босой, отчаявшийся и упрямый, как король Лир, но не потому, что меня бросили мои дочери, а потому что я сам их бросил. И когда упаду посреди дороги, мне бы хотелось испустить дух, как мой любимый кондотьер Строцци13
, умерший 21 июня 1558 года – святая дата! Один его богобоязненный друг упал перед ним на колени, умоляюще сложив руки…– Покайся, великий грешник! – вскричал он, – покайся во всем том, что содеял за свою жизнь. Сейчас ты предстанешь перед Богом, перекрестись же и призови имя Христа.
– Какого еще Христа? – прорычал испускающий дух Стродзи. – Какого еще Христа, черт побери? Я отказываюсь. Мой праздник кончился!
Многое я мог бы еще написать тебе, но ты молод – не вместишь. Да и того, что написал, слишком много. Кишка у тебя еще тонка! Ну, прощай. Убей стольких братьев, скольких сможешь, бедняжка ты мой! Грязная работенка, но ты ни в чем не виноват. Постарайся, по крайней мере, вернуться живым, чтобы удалось и тебе пройти весь жизненный круг: детские радости, юношеская духовная чесотка, женитьба, страдания, дети, смерть. Спокойной ночи!
Это пишу тебе я, твой дядя Велисариос, или, что то же самое:
15 апреля. Страстная неделя. Погребально звучит колокол. Мы ходили в церковь на Службу Страстей Господних. «Се Жених грядет...» Отец Янарос говорил проповедь. Он начал говорить о Христе, но мало-помалу сбился, загорелся, раздражился, заговорил о Греции. Это Греция страдает, уязвляется, распинается, чтобы спасти людей! Нас душили рыдания. У этого священника какая-то скрытая неистовая сила, непреклонная вера, есть в нем что-то дикое и нежное; глаза и борода, как у Моисея, и он идет вперед, идет через пустыню, а мы, трусы, не следуем за ним. Он говорил, и у нас в голове тоже смешались и распятый Христос, и Греция, и дом наш, и люди, нами любимые, и жизнь, гибнущая здесь... Изменялся Христос, менялся его облик: перед одним Он представал невспаханным полем и неподрезанным виноградником, перед другим – поредевшей отарой овец или осиротевшим домом, молодой женой или младенцем, сосущим грудь... И каждый оплакивал то, что было ему всего дороже и чего здесь он был лишен. И Христос действительно сошел на землю и лежал среди нас мертвый, и мы все плакали и ждали, когда Он воскреснет...
Плакал и я, Марио, потому что думал о тебе. Христос принял твой сладостный облик, и когда наклонился, чтобы поцеловать Его, я не смог удержать слез.
Полдень Великого понедельника. Любимая моя, сегодня потеплело, выглянуло солнце, и сердце мое окрылилось. Я увидел сегодня первую ласточку. Пришла и сюда, в эти дикие горы, весна, Марио, воскрес Христос из земли, словно нежная зеленая трава. Возвращаются птицы, улетавшие от нас, скоро начнут вить гнезда. И надежда, как перелетная птица, улетает и возвращается, ищет и находит свое старое гнездо – сердце человеческое – и выводит там птенцов.
Я вдруг почувствовал сегодня после невыносимых зимних страданий, что и в моем сердце вьет гнездо надежда. Все будет хорошо, любимая, не отчаивайся, верь: распустятся цветы, вылупятся птенцы, желания наши облекутся в плоть – станут домом, сыном и песнью о Елене.
Я верю душе: у нее есть крылья, она может летать и видеть будущее задолго до того, как увидят его глаза. Сегодня ночью взлетела моя душа, Марио, и нашла тебя в маленьком домике – в нашем доме – с маленьким человечком, похожим на нас, – с нашим сыном на руках. Верь, любимая, все будет хорошо.
Вечер Великого понедельника
Смерть над моей головой кружится сегодня.
Я ж, как больной, что обрел вдруг внезапно здоровье и силы,
Словно с постели я встал после долгой болезни.
Смерть над моей головою кружится сегодня,
Переполняет меня весенних цветов ароматом,
Я же парю высоко над гремящей грозою.
Смерть над моей голого кружится сегодня,
Словно тоска человека, что рвется к родимому дому
После бесчисленных лет пребываньям неволе.