Братская ГЭС

          Б р а т с к а я   Г Э С

о б р а щ а е т с я   к   п и р а м и д е:

Пирамида,
          снова и снова
утверждаю с пеной у рта:
революций первооснова
есть не злоба,
               а доброта.
Если слезы сквозь крыши льются,
строй лишь внешне несокрушим,
и заваривается
              революция,
и заваливается
               режим.
Вот я вижу:
            летят воззвания,
уголь - мастеру-гаду в рот,
и во мне - не воды взвывания,
а неистовых стачек рев.
И Россия идет к избавленью,
кровью тысяч землю багря,
сквозь централы, расстрел на Лене,
сквозь Девятое января.
И в боях девятьсот пятого,
и в маевках, флагами машущих, -
всюду брезжит светло,
незапятнанно
яснолобость симбирского мальчика.
Кто-то ночью,
              петляя, смывается,
кто-то прячет шрифты под полой,
и, как лава, из глоток в семнадцатом
сокрушающее:
             «Долой!»
Но вновь,
          оттирая правду назад,
неправда к власти протискивается.
И вот,
       пирамида,
                 взгляни:
                          Петроград.
Временное правительство.

* * *

Под вихрь витийственных словечек,
о славе грезя мировой,
скакнул в премьеры человечек
с вертлявой полой головой.

Он восклицал о прошлом горько.

Он лясы лисанькой точил,
а потихоньку-полегоньку
все то же прошлое тащил.

«Народ! Народ!» -

                  кричал под марши,
но лучше уж бесстыдный гнет,
чем угнетать народ, как раньше,
крича:
       «Да здравствует народ!»

Следили Зимнего колонны

ловчилу в шулерском дыму
с крапленной мастерски колодой
министров, надобных ему.

Он передергивал шикарно,

но пальцы чувствовали крах.
Так шла игра. Менялись карты,
но оставался тот же крап.

А в Зимнем все еще банкеты.

Бокалы узкие звенят,
и дарят девочки букеты,
как это дамы им велят.

И в залах звон, как будто бал там,

и подхорунжий с алым бантом
при николаевских усах
стоит у двери на часах.

И вот, подняв бокал с шампанским,

встает премьер с лицом шаманским,
с просветом в хилых волосах.

Здесь революцией клянутся,

за революцию здесь пьют,
а сами ссорятся, клюются
и все на свете продают.

У них интриги и раздоры,

хоть о единстве и галдят,
и Ярославли и Ростовы
на них презрительно глядят.

Их презирают и солдаты,

и те, кто сеют и куют,
и человеки, что салаты
им, изгибаясь, подают.

С усмешкой сумрачной и странной,

сосредоточен, хитроват,
на их машины под охраной
глядит рабочий Петроград.

Он видит, видит их бессилье.

Еще немного - и пора...
Игра в правительство России -
всегда опасная игра.

* * *