Братство охотников за книгами

На третий день они добрались до Бейт-Шеана. Джануш, опасаясь войти в город, наверняка охраняемый мамелюками, предложил своим спутникам присоединиться к каравану, который двигался вдоль крепостной стены. Длинная цепь верблюдов, лошадей, ослов, мулов тянулась до самого горизонта, поднимая гигантское облако пыли. Крики людей, рев животных, ритмичный стук сотен деревянных башмаков, звяканье сбруи — все сливалось в дьявольский гвалт. Никто не заметил, что к шествию присоединились четверо чужаков.

У погонщиков верблюдов были раскосые глаза и обветренная кожа азиатов, а вот рабы, которых они тащили на веревках, казалось, были свезены со всех концов света. Вийон, повергнутый в изумление, смотрел, как проплывают перед ним мешки с пряностями и тюки шелка; подбитые гвоздями сундуки, закрепленные на вышитых седлах верблюдов; роскошные плащи торговцев, покачивающихся на мулах, чья упряжь была украшена разноцветными кистями и колокольчиками.

С крепостной стены за колонной наблюдали мамелюки. Вийону показалось, что их начальник указал пальцем на Айшу и захохотал. Молодая женщина, покраснев, опустила голову и так и ехала, не поднимая глаз.

*

Франсуа внимательно осматривал окрестности. Ему так хотелось заставить эту землю заговорить! Иногда он даже слышал ее шепот в шелесте листьев, она окликала его хлопаньем крыльев, ободряла дыханием горячего ветра. Но он не понимал, что она хочет ему сказать. Он слышал, как переговариваются путешественники, как они молятся или кричат на разных языках: ему чудились сирийский, хинди, финикийский. Может быть, один из них говорит на таинственном языке, который Вийону неведом?

Айша ехала совсем близко. Она расслабленно покачивалась на спине ослика, черные волосы развевались в жарком мареве, словно ее баюкала музыка, которую она одна и слышала. Айша разглядывала низкорослые растения, порой ее взгляд задерживался на груде камней, останавливался на каком-нибудь следе животного, поднимался к верхушке миндального дерева. Казалось, она видит многое такое, что ускользает от Франсуа, словно язык песка и терновника был ей хорошо знаком.

Вийон рассматривал фруктовые сады у подножия холмов, виноградные лозы на склонах, а выше — бурые камни отвесной скалы; он теперь пытался смотреть на этот край другими глазами, глазами Айши.

*

На рассвете пятого дня Джануш решил отделиться от каравана, продолжившего свой путь к порту Яффы. Он повернул налево, спустившись в овраг, который, уходя вглубь и извиваясь во все стороны, прокладывал себе путь по сухой каменистой земле. Это было пересохшее русло реки. После каждого изгиба склоны оврага обнажались все больше, пока не исчезла вся растительность, словно колючие кустарники осознали наконец что этот узкий проход никуда не ведет. Но Джануш продолжал уверенно двигаться по этому лабиринту. Он дал знак выбираться оттуда лишь через несколько часов, заставив животных карабкаться по крутому, осыпающемуся склону, спотыкаясь о горячие камни. Оказавшись наверху, цыган, еле держась на изнуренной лошади, указал пальцем на далекое плато, залитое слепящим светом. На его вершине в жарком мареве колыхались мрачные зубчатые стены. Изнемогая от усталости, Джануш почти прохрипел:

— Иерусалим…

Узкие улочки разматывались каменистой лентой, постоянно меняя направление. Темные силуэты проворно передвигались вдоль стен. Немногочисленные дети, которые встречались на пути, были хилыми и рахитичными, они играли среди мусора и кричали на разных языках: на арабском, еврейском, армянском, греческом. Подростки передразнивали надменного, пышно одетого воина, потом с криком улепетывали, прячась во дворах. Дети помладше, присев на корточки у ворот, мучили тощую кошку. Тяжелый, спертый воздух, наполненный зловонными испарениями, застаивался в извилистых темных переулках. Из стен сыпались камни, черепица на крышах шла трещинами, окна зияли щелями. Небо, которое можно было разглядеть между двух кровельных желобов, какое-то выцветшее, унылое, казалось здесь выше, чем где бы то ни было. На углу улицы перед грудой засиженных мухами перцев стояла на коленях какая-то крестьянка. Раздосадованные путники пробирались вслед за Джанушем по этому серому лабиринту нужды и забвения.

Зазвонили колокола храма Гроба Господня, цыган, прибавив шагу, пошел на этот трезвон, и вскоре они оказались на небольшой площади, где резвились куры. Путники привязали своих животных к каменному столбу. С крыльца какого-то хозяйственного строения спустился монах с вязанкой соломы на плече. Заметив чужестранцев, он бросил вязанку на землю, быстро отряхнул свой плащ, потер руки и, приняв благочестивый вид, процедил сквозь зубы несколько приветственных слов на дурной латыни.

— Проходите, здесь могила Христа.