Братство охотников за книгами

Колен единственный из присутствовавших почуял опасность. От этих германских букв, глубоко выдавленных на пергаменте, ему стало физически плохо. За всю свою жизнь он едва ли прочел хотя бы одну книгу, но почерк своего друга Франсуа знал хорошо: веселые, игривые знаки; легкое перо словно порхало над листом, выводя ровные строки. Жесткие буквы этого немецкого манускрипта невозможно было представить себе в мадригале или рондо. Зато они как нельзя лучше подходили пламенным призывам проповедника. Испытывая интуитивное отвращение к грубым линиям и плотным, без единого просвета, строчкам, Колен чувствовал, какая фанатичная непреклонность исходит от этой рукописи.

*

Мысли Федерико были более приземленными: он беспокоился, хватит ли у них ящиков, достаточно ли вместительны двойное дно повозки, внутренние карманы сумок для провизии, полости, выдолбленные в крышках бочек, куда можно будет спрятать самые опасные книги. И это не считая внушительного гардероба. В складки его зимней меховой накидки были вшиты астрономические карты, в рукава охотничьего камзола — карты Эгейского моря, а в отвороты шляпы — басни Эзопа. Десятки дешевых книг были переложены ватными шариками и опилками, чтобы спасти их от сырости трюмов. Камфорное масло, кислоты и разного вида мышеловки должны были бороться с крысами.

Федерико взял в руки перевязанный красной лентой сверток, для которого еще не определил место в повозке. Брат Медар попытался было удержать его, но итальянец, крепко держа пакет, резко повернулся и оказался лицом к лицу с Франсуа. Сняв мятую бумагу, он медленно, наслаждаясь произведенным эффектом, показал содержимое.

Колен подскочил, с первого взгляда узнав знакомый почерк, о котором только что вспоминал. Растерянный Франсуа смотрел на первую страницу, не решаясь до нее дотронуться. В последний раз он видел этот листок, когда жандармы нагрянули к нему на чердак, схватили и увели его в тюрьму. Обыскав его комнату сверху донизу, они так и не нашли кинжала, которым он якобы нанес удар господину Ферребуку, почтенному нотариусу, обвинившему Франсуа в ночном налете. Не узнав в темноте никого из нападавших, проклятый нотариус просто-напросто указал на самого известного члена банды кокийяров. Рассчитывая на великодушие своих покровителей — Людовика XI, Шарля Орлеанского и Марии Клевской, — Вийон почти не сопротивлялся. Однако ему могла грозить смертная казнь, и он бросил последний отчаянный взгляд на разбросанные по полу листки, которые топтали жандармы; в них он видел свое завещание. И вот теперь его последние рифмы, как и последние слова Иисуса, записанные Анной, — в руках братства. Неужели они тоже были спрятаны здесь, в этом хранилище?

Франсуа осторожно положил ладонь на страницы, вспоминая каждую строчку, каждую помарку. Колен потребовал объяснений. Федерико поведал, что, узнав об аресте какого-нибудь известного автора или ученого-гуманиста, охотники за книгами тут же начинают действовать и завладевают рукописями. В большинстве случаев их берет на хранение надежный человек, доверенное лицо подозреваемого, и остается лишь отыскать его. Что же касается истории с Вийоном, здесь все проще: поскольку его преследовали не за сочинения, а за уголовное деяние, жандармы искали в жилище орудие преступления, баллады их не интересовали. Оставалось только прийти и забрать их.

*

Франсуа бережно держал в руках свои сочинения. Внезапно он увидел на пальцах белесые меловые следы — его рукопись тоже пометили крестом и собирались погрузить на повозку!

Медар был явно смущен, Федерико откровенно забавлялся. Отец Поль поспешил уточнить, что Гамлиэль сам объяснит Вийону этот выбор. Франсуа был вне себя от гнева. Напрасно настоятель расписывал ему, какой успех будет иметь книга, изданная Фустом, к тому же — с королевскими привилегиями. Все напрасно, Вийон требовал, чтобы его собственность была ему немедленно возвращена, негодовал, выкрикивал ругательства, размахивал руками… Его стихи, обнаруженные столько времени спустя, так далеко от Парижа — разумеется, это не могло быть простой случайностью. Рукопись добралась до Святой земли раньше его самого. Мало того: процесс по делу нотариуса Ферребука состоялся перед Рождеством 1462-го, то есть более года назад. А это значит, страницы рукописи оказались в руках охотников за книгами задолго до визита Шартье в его тюремную камеру. Выходит, к этому времени Гамлиэль их уже прочел? Во всяком случае, раввин знал, кто такой Франсуа, еще до его появления на Святой земле.

Федерико улыбнулся:

— Покойный мессир Козимо наслаждался вашими стихами.