Братство ревнителей церковного обновления (группа «32-х» петербургских священников), 1903–1907. Документальная история и культурный контекст

Члены Союза церковного обновления полагали, что «Церковь должна открыться не только во внутреннем мире отдельного человека, но проникнуть собою всю жизнь, преобразовать общественные условия жизни народов христианских и явиться объективно как Царствие Божие полносодержательное, воплощенное во внешних формах действительности»[202]. Очевидно, что писавшие эти строки были вдохновлены идеей Церкви, являющей Царствие Божье в силе, но кажется, что им не хватило точного и выверенного богословского языка, чтобы передать открывшуюся сердцу мистическую реальность.

Политическая взволнованность членов Союза церковного обновления, безусловно, имела свои границы. Неслучайно даже со страниц газет их упрекали в том, что они не присоединяются к нехристианскому освободительному движению [203]. Когда известные общественные деятели тех лет Д. С. Мережковский, Д. В. Философов, А. В. Карташев и некоторые другие попытались привлечь столичное духовенство для организации в столице митинга-протеста против усиливавшихся репрессий, границы политической активности священников стали очевидными. Митинг планировалось приурочить к годовщине Манифеста 17 октября. Инициаторы митинга собирались провозгласить «Воззвание к Церкви», составленное Мережковским в резком полемическом духе [204]. В «Воззвании» предлагалось от имени собравшихся священников и мирян признать правительство отступившим от духа христианства и лишившимся благословения православной церкви, разрешить армию от присяги, объявить Святейший Синод лишенным канонических прав и возносить молитвы за освобождение народа, прекратив возношение их за царя и царствующий дом. Заявлялось также и о необходимости созвать церковный собор. Карташев в письме к Мережковскому сообщал о результатах переговоров с лидерами Союза церковного обновления:

Дорогой Дмитрий Сергеевич. Был я у Аггеева. Предлагал. Не только не «зажглись», но без стыда замяли вопрос, как будто удивляясь моей наивности. Наполовину искренне не понимают, наполовину пугаются, как благонамеренные чиновники.

Сначала был один Аггеев. На мое предложение, ясное и довольно пространное, он сделал большие глаза, отвел их в сторону, протянул: «Мм..…» и занял меня другим разговором. Я почувствовал, что он в данную минуту не вверяется мне, потому что накануне видел меня с вами.

Через 5 минут явились Григ<орий> Петров и Егоров – с азартом рассказывают о своем участии в последних событиях «духовного ведомства». Я все-таки снова предложил проект митинга. Поддакнул один Гр<игорий> Петров, да и то с издевательским почти добавлением: «Конечно, можно высказаться на пастырском собрании и пригласить туда даже светских лиц, напр<имер> Антона Влад<имирови>ча, Аксакова, преподавателя семинарии…» Это говорил тот Гр<игорий> Петров, который в «Рус<ском> Сл<ове>» громит священников за «поповство».

Все они – только «попы».

На этих днях у них – интереснейшие собрания и рефераты по дух<овно>-акад<емическому> вопросу. Общее собрание разрешено даже Митрополитом (во вторник или среду). Больше им ничего не надо. Они чувствуют себя героями, занимаясь своими делишками, и воображают, что этот их домашний «бунт» есть бунт общероссийский и что больше с них ничего не требуется. Нечего и надеяться на быстрое собрание митинга, нужно договориться с этими колодами. Поджигать их с разных концов. Сегодня я возьмусь за Колачева. Не загорится ли кто из семинарских педагогов и т. д.? Вполне своего человека они послушают.[205]

А. И. Введенский, лидер послереволюционного «обновленчества», отзывался о деятельности Союза церковного обновления как о явлении политически безобидном и наивном: «Оглядываясь назад, видишь всю безобидность этого освободительного движения. Это всего-навсего мечта о более каноническом устройстве церкви, протест против бюрократического Синода, воззвание к нравственному сознанию верующих, а также тому подобные очень благородные, но и очень невинные вещи»[206].

Наконец, приведем строки из письма свящ. Константина Аггеева от 9 декабря 1905 г., демонстрирующие, что искушение «политикой» и «освободительным движением» было достаточно быстро преодолено даже самыми политически активными участниками Союза: «Действия революционеров – совершенное самодержавие, попрание свободы, порою инквизиция. Отныне я лично отказываюсь сказать, как прежде: я на стороне наличного освободительного движения..…» (С. 360).