Он поднял голову и обратил свой взгляд в сторону источника, так обеспокоившего его шума. Источник оказался крупным мордоворотом в одной майке, скудно прикрывающей обильную и чрезвычайно красочную татуировку. Мордоворот, вцепившись волосатыми руками в прутья решетки, зычным голосом безостановочно орал сидевшим по ту сторону милиционерам: «Майор, командир, ты отпусти меня, ну чего ты, права нарушаешь, старлей, времени сколько? давай, открой, поговорим, курить дай, облом с корешами вышел, суки, падлы, пить хочу, не имеешь права морить гражданина Российской Федерации, да ты что, я сейчас уделаюсь прямо сейчас здесь, веди в сортир, убирать будешь – мало не покажется, эй, кончай издеваться, все, снимаю штаны, мужик, эй ты, мужик, слышь, скажи им, у тебя курево есть? принеси попить…
Ничто не указывало на то, что мордоворот в ближайшее время устанет орать. Укрепившись у решетки, он с неутомимостью репродуктора объяснял всем присутствующим, кто он и почему не стоит игнорировать его требования.
У Макарыча начало ломить голову от сильнейшего болевого спазма. Не в силах сладить с пробуждающимся в нем первобытным инстинктом, Лепилин поднялся и, подойдя к мордовороту, заорал что было мочи:
─ Заткни сво-е хле-ба-ло!..
Изумленная тишина на мгновение воцарилась в отделении. Мордоворот, поначалу решивший, что менты включили аварийную сирену, оборвал свою речь на полуслове. Озираясь вокруг, он на полуобороте уткнулся диким взглядом в обескровленное, искаженное дикой гримасой, лицо сокамерника, понял, что оно то и есть причина недостойного его статуса испуга.
В следующее мгновение мордоворот, искренне обрадовавшись законной причине отыграться за свое унижение, мощной дланью вмял физиономию Лепилина между прутьев решетки.
Испытать бы Макарычу в следующие минуты ощущения куска мяса, зажатого в решетку-гриль. Но милиционеры, нехотя открыв двери «обезьянника», не разбирая обстоятельства дела, заходили дубинками по телесам дерущихся.
Макарыч даже и не пытался, как эта мощная на вид образина, вопить и кричать под градом ударов. Он стоически принял эту экзекуцию. Он принял ее, как закономерное продолжение неизвестно за что обрушившейся на него с утра кары небесной. За какие-такие грехи он не угодил высшим силам, Макарыч даже и не пытался дознаться. Без мыслей и сил после милицейского вразумления рухнул на помост. Сознание новоявленного мученика, видимо, получив предельную дозу стресса, сострадая бедолаге, отключило его от сего бренного мира.
А в это самое время в кабинете зам. начальника РОВД, майора Струева Ивана Игнатьевича, зазвонил телефон. Иван Игнатьевич, не отрывая взгляда от какой-то бумаги, лежащей перед ним, протянул руку и поднес трубку к уху:
– Струев слушает.
– Здравствуй, Иван Игнатьевич. Это я, Владимир Исидорович, признал такого?
Струев оживился:
– А как же! Куда ты пропал, я как-то звонил тебе, все равно, как в глухую стену!
– Да тут обстоятельства, ремонт, понимаешь, так что пришлось пожить некоторое время в другом месте. Ремонт, будь он неладен, затеял и теперь вот расплачиваюсь за это.
– А что так?
– Коммунальщики прицепились! Я что-то там не так переставил, так они меня уже два месяца мурыжат… Особенно лютует бригадир из ДЭЗ’а, есть у них там такой, Лепилин. Я вот что тебе звоню. Меня разыскали на работе твои следаки-омоновцы. Говорят, что задержали у меня на квартире как раз этого Лепилина. Сработала сигнализация. Просят подъехать, разобраться в деле. У меня к тебе огромная просьба. Подержи у себя этого шустрика-бригадира до завтра. Я сейчас работаю с германской делегацией, так что приехать не смогу. Да и честно говоря, хочется отыграться за все его вымогательства. Достал он меня, Иван Игнатьевич…
– Да понял я тебя, – хмыкнул в трубку Струев. – Только это будет стоить тебе немало. Жду тебя с хорошим коньячком завтра. Напишешь свои претензии, если что в квартире пропало. Вкатаем твоему вымогателю по полной.
– Ну, это будет, пожалуй, крутовато. Ему вполне хватит и суток в твоем «обезьяннике». А я под это дело черкну заявление его начальству о вымогательстве.
– У тебя что, доказательства есть?
Выслушав неуверенное «да я постараюсь, докажу…», строго оборвал Владимира Исидоровича:
– Вот с этим не стоит соваться. А то сам можешь оказаться у меня в «обезьяннике» по статье, есть такая… да-да, по оговору можешь схлопотать прилично.
– Да пошутил я, пошутил! Ну, все! До встречи с коньячком!
Возвращаясь от Харицкой, Стас, сам того не желая, попал на сабантуй. Уже с порога Малышев услышал тенорок Витьки-маленького, пьяненькие акценты в котором несколько удивили его. Витька-маленький, хоть и потреблял весь известный в природе реестр спиртного, но напоить его никому еще не удавалось. Стас всегда удивлялся этому парадоксальному обстоятельству. Мужики, ростом больше Витьки-маленького почти на его тулово, валились под стол, а этот тщедушный, сухой и жилистый, как коряга, мужичок сидел и продолжал потреблять любое зелье, какое осталось еще на столе, теми же темпами.