Братство золотарей

– Чего тут помнить-то! Витька-маленький у меня часто отоваривается. Он всегда норовит чего-нибудь дешевенького купить. Сами понимаете, потребляет он много, а денег получает мало. Вот и выгадывает. А тут приходит и покупает сразу три упаковки «Guinness». Это пиво дорогое. Я удивилась и даже переспросила, не ошибся ли он. Так он еще обозлился: «не твое, говорит, дело…», забрал пиво, а его в каждой упаковке по восемь бутылок, и ушел.

– Скажите, можно ли узнать номер партии пива, которая была в продаже в тот день, именно «Guinness»?

– Ну, конечно! В бухгалтерии эти накладные. Я всегда, как только продаю последние ящики, звоню им для отчета. У нас с этим строго. Начальство боится, как бы мы не смахинировали. Типа дешевое продавали как дорогое. Пересортица разная там и все такое.

– Ну, отлично! Завтра зайдите к нам после работы, мы оформим ваши показания.

– Нет, уж, я работаю допоздна и каждый день. Местом, знаете ли, дорожу. Вы лучше давайте сейчас все запишите, а я подпишу.

Опера нашли в ее словах большой резон. Через пятнадцать минут получили от продавщицы подписанные показания. Купив перед уходом по бутылке пива, мужики, весьма довольные, покинули магазинчик.

Глава 18

Эпистема… Человек так уж устроен, что сначала видит в другом недостатки, а потом нехотя соглашается признать его достоинства. Долгие часы вынужденного безделья невольно подвигли Малышева к изучению человеческих характеров. Случай собрал около Стаса людей самобытных и разношерстных. Но, в силу вышеозначенного постулата, Малышев вначале просмаковал неприятные стороны их натур.

Однако эти стороны каждого из них были настолько похожи на соседский набор, что изучать их Малышев закончил, не успев толком начать. И что побудило его к столь одиозному выбору, для Малышева было не важно. Затянувшаяся хандра стала благодатной почвой для этих занятий. Долгая болезнь, дурно развивающиеся события, жалобы жены на непосильные заботы и прочее, прочее только усугубляли тщание, с которым он проводил свои исследования. Это несколько примиряло его с тоскливыми больничными буднями, отвлекая от безрадостных перспектив.

И только затем, постепенно, он стал открывать в своих соседях другие стороны, делающие их столь разными и занимательными. Его занятие психоанализом, вначале носившее оттенок мизантропии, чуть позже трансформировавшееся в меланхолический сарказм, затем поднялось на другой уровень и превратилось в своеобразную интеллектуальную забаву. Ему стало просто интересно предугадывать слова и поступки своих сотоварищей.

Одно время, после театрального появления среди них Владимира, Малышев не сразу смог определиться со своим отношением к этому человеку. Владимир был начитан, образован, напичкан великосветским шиком и лоском. И все же что-то в нем, помимо его апломба, самомнения и юношеских рудиментных замашек, не давало возможности общаться с ним запросто, как было принято среди них.