Братство золотарей

Каким бы ни было его продолжение, оно непременно должно было перейти рамки абстрактного рассуждения и затронуть весьма болезненно амбиции и жизненные принципы конкретных участников. Малышев закрыл глаза и натянул на лицо одеяло. Ему совсем не хотелось выяснять, чья правда весомее. К этому периоду жизни он уже прекрасно понимал, что жизнь, как бы ни представлял ее себе любой из людей, есть цепь неуправляемых событий. А вот эта цепь событий и есть настоящая суть бытия. И как бы ни тешил себя любой умник, рано или поздно на все его планы найдется хилая соломинка, что сломает ему хребет, как хрупкую хворостину.

– Ну что ж, поздравляю. – Подполковник одарил всех оперов милостивой улыбкой. – Только на будущее учтите, столько времени возиться с такой пустяковиной никто вам не позволит.

– Ничего себе, пустяковина! – не утерпел Борис. – Да пока этого упертого расчухали да раскололи, чуть не забыли, как себя звать! А вы говорите, «возиться»! – уже с обидой в голосе закончил он.

– Я не говорю, а констатирую, – профессионалы такие дела должны щелкать, как орехи. И на эту тему никаких дискуссий! Теперь докладывайте окончательные результаты. Дело можно сдавать в прокуратуру?

Стариков недовольно поморщился и сказал:

– У нас, товарищ подполковник, как говорится, все на мази. И следственное мероприятие проведено, и данные следствия, и улики – все в масть! Вот только мотивов нет!

– Как это, мотивов нет? – удивился подполковник. – А что же следственное мероприятие и улики? Шкурки от колбасы? Так что ли? Этот Быков, он что – глухонемой, что ли? Он-то что говорит?

– Да дело все в том, что он как раз ничего и не говорит! – меланхолично пожал плечами Стариков. – Он все, что называется, отработал, показал, не рассказывая подробности, где, когда и как, но в отношении, зачем он пошел на это преступление, как рыба об лед! Ушел в полный отказ. Говорит, с вас хватит и моей подписи в протоколе!

– Ну, раз хватит, – закрывайте и отправляйте по инстанции.

– Товарищ подполковник, мне кажется, что тут не так все просто, как следует из материалов дознания. Тут психология…

Подполковник, недовольно сморщившись, перебил Старикова:

– Да какая тут, к черту, психология у этого слесарюги! Обыкновенная бытовуха. Не надо копать там, где все и так ясно! Все, сдавайте дело в прокуратуру, и чтобы я больше не возвращался к этому. И без того дел хватает куда более важных и срочных.

– Владимир Викторович, этого для суда мало! Без наличия в деле мотива преступления любой адвокат затянет дело до бесконечности. Начиная от якобы нашего «принудительного внушения» подследственному до психиатрической экспертизы, с тьмой вариантов между ними. И дело снова отфутболят к нам на доследование!

Подполковник тяжело посмотрел на Старикова, перевел взгляд на Олега с Борисом и сказал:

– Если до четырех часов завтрашнего дня у меня на столе не будет лежать дело, считайте, что вам крупно не повезло! Идите!

Вернувшись в кабинет, Стариков посмотрел на кислые физиономии ребят и заметил:

– Ну, что, товарищи офицеры! Гавкнулся, кажется, наш доппаек!

– Ага, держи карман шире! – взорвался Борис. – Ну, блин, мужики, у меня руки чешутся! Вломить бы ему два горячих хука, чтобы привести в понятие! – Борис даже задергал руками, изображая крепкие «крюки» в воображаемую челюсть.

– Если руки чешутся, вон дверной косяк. Поди, почеши. Заодно башкой можешь пару раз приложиться, может, поумнеешь! Так мы ничего не добьемся! Ход надо придумать. Ну не просто же Быков зарезал и расчленил ребенка?! На сумасшедшего и маньяка он не тянет. Зачем же он тогда это провернул? Это ведь не курицу распотрошить! – Стариков раздраженно постучал по папке с делом Быкова. – Думайте, мужики!

– Слушай, Володь, а что, если тут круто замешана вся эта троица, – Курков-Быков-Сапрыкина? – в своей обычной манере размышлять вслух негромко сказал Олег. – Ну, в том плане, что они свое дело сделали, и последний ход остался за Быковым? Тогда все можно объяснить банальной местью!

Стариков вздохнул и сказал:

– Это все хорошо, но признание с языка Быкова ножом не соскребешь! Он должен сам разговориться!

– Да я к тому, чтобы поплотнее поскрести его насчет этой темы, – осторожно заметил Олег. – Знаешь, как на больное место надавить, по ране солью присыпать. Так и здесь, подольше да понастойчивее. Душевная рана, – штука намного чувствительнее, чем содранная кожа или скобление ножом языка!