Бремя Милосердия (СИ)

– Нет, – просто ответил музыкант. Как будто он каждый день слышит, как люди запросто говорят вслух самое сокровенное, в том числе то, в чём даже себе бы не признались… Хотя, может, так оно и есть?

– Почему?

– Потому что если я не выпью с тобой коньяка и не проведу с тобой ночь – ты не умрёшь. А вот если бы я тебя не отвёз и не снял бы то, что приклеили к тебе на мосту – с тобой могло бы скоро случиться несчастье. С тем, кто хоть раз почувствует себя жертвой, может произойти зло… Если не принять мер.

– И что ты сделал?

– Это не важно. Теперь ты в безопасности.

– Ты обо всех встречных так заботишься?

– Да.

– Тогда… Тогда пока, – неловко сказала она и заставила себя развернуться, чтобы войти в подъезд.

– Погоди.

Девушка замерла.

– Моя очередь задавать вопросы.

Она обернулась. И опять упёрлась взглядом в очки.

– О чём ты думала, когда вы пошли на мост?

– Ну кто же знал, что так будет? По-твоему, теперь по улицам не ходить, если где-то в предместье раз в сто лет произошла драка?

Он вздохнул.

– Послушай, когда я говорю слова, я имею в виду только то, что они значат. Итак: о чём ты думала, когда вы поднимались на мост?

Её захлестнул стыд. Всеблагие! Она совершенно превратно истолковала фразу. Откуда такие мысли? Она не услышала, о чём её спрашивают. Она услышала то, что сказала бы мама, узнав, что они пошли гулять ночью после того, как в предместье кого-то убили, – да причём, мама-то не её собственная, а какая-нибудь мама с Земли, из мира той игры, в которую она играла… О! Вот оно. Точно!

– Я всё утро играла в виртуальную игрушку. И когда мы гуляли, я думала о прохождении.

– Что за игрушка?

– Называется «Инферно». Про мир Тони Виспера. Про Землю. Её фанаты сделали и выложили в ТРИПе. Неофициально. Но уже половина народу из нашей компании на ней сидит.

– Интересно. Продолжай.

– Когда мы шли, я вспоминала некоторые моменты из неё. Даже подумала: вот, в мире Виспера трое металлистов так просто не погуляли бы по ночным улицам, обязательно нарвались бы на гопников… Даже представила себе, как бы мы проходили этот момент.

– Я-я-ясно, – протянул музыкант.

– Нет, ну не подумай, что я этого хотела! Это было как бы понарошку, как бы в игре.

– Я понял.

– Только в игре это казалось увлекательным – что нужно драться, спасаться, можно пострадать и даже умереть… А когда это случилось теперь… – Она поёжилась.

– Больше не играй в такие игры, если хочешь жить.

***

Подходя к дому, Раэлин ещё раз вызвал Тэйсе. Вот ведь незадача – не отвечает! Именно сейчас, когда ему, Раэлину, нужно такое рассказать! Всю дорогу до дома парень приходил в себя, перебирая в памяти подробности вечера. В это было трудно поверить, но он видел всё собственными глазами… Эх, вдвойне жалко, что Тэйсе не было с ними на концерте… Такое пропустил!

Раэлин досадливо швырнул трекер в карман куртки, и тут раздались аккорды «Мастера Снов».

«Наконец-то, – подумал парень. – Перезванивает, тормоз…»

Но звонил не Тэйсе.

– Алло, это Раэлин? – Спросил мужской голос.

– Да… Здравствуйте.

– Здравствуй. Это говорит Морис Эрванд, брат Тэйсе. Вы ведь были близкими друзьями?

– Да, конечно! – Паренёк недоумевал, что могло понадобиться от него брату Тэйсе, и вдруг до него дошло. – С Тэйсе что-то случилось?!

– Да. Он обвиняется в убийстве, Раэлин. И он пропал. Мне нужно с тобой поговорить.

35 Йат, г. Сильвеарена, Ламбитская марка

Сильвеарена, «Драгоценность, лежащая на берегу моря», – или просто Гавань, как её чаще всего называли ламбиты – раскинулась в дельте Чуи, которая срывалась с утёсов стены Лиит широким полукружием водопада, у подножия утёсов кипела озером и вновь ненадолго становилась рекой – чтобы тут же распасться на множество рукавов, несущих её воды к морю. На этом месте, там, где река в первый раз разделялась, положив начало ветвящейся дельте, природа воздвигла препятствие – гигантскую базальтовую глыбу, обломок, отпавший от стены Лиит доисторически давно. Ныне эта скала возносилась над улицами, каналами и бесчисленными мостами Сильвеарены, как остров над морем. По уступам карабкались сады, крыши и палисады, между ними вились серпантином или стремительно бросались вверх выточенные в камне лестницы-улицы. Самый верх скалы венчал, видный из всех закоулков города, храм Матери Мира.

Город пробуждался для нового дня. Из домовых труб и внутренних двориков поднимались дымки, черепичные крыши и брусчатые мостовые сверкали инеем. Из окон26 доносились ароматные запахи свежих лепёшек и травяного чая, а кое-где – тонкие, более пронзительные ноты ромари и леуровых воскурений: город готовился к благовесту Восхода Солнца.