Бремя страстей человеческих

"You'd better take one of the photographs and keep it in your room," said Mr. Carey. "I'll put the others away."	- Возьми одну фотографию и поставь у себя в комнате,- сказал мистер Кэри.- Остальные я спрячу.
He sent one to Miss Watkin, and she wrote and explained how they came to be taken.	Он послал одну фотографию мисс Уоткин, и та написала ему, как было дело.
One day Mrs. Carey was lying in bed, but she was feeling a little better than usual, and the doctor in the morning had seemed hopeful; Emma had taken the child out, and the maids were downstairs in the basement: suddenly Mrs. Carey felt desperately alone in the world.	Миссис Кэри лежала в постели, но чувствовала себя лучше обычного, и у доктора с утра появилась даже надежда на ее выздоровление; Эмма повела мальчика гулять, а горничные были внизу. И вдруг миссис Кэри почувствовала страшное одиночество.
A great fear seized her that she would not recover from the confinement which she was expecting in a fortnight.	Ее охватил безумный страх, что она умрет от родов, которых ожидали через две недели.
Her son was nine years old.	Сыну ее было всего девять лет.
How could he be expected to remember her?	Разве он может ее запомнить?
She could not bear to think that he would grow up and forget, forget her utterly; and she had loved him so passionately, because he was weakly and deformed, and because he was her child.	Мысль о том, что Филип вырастет и забудет ее, забудет совершенно, казалась ей невыносимой: она ведь так любила его, потому что он был слабенький, калека и потому что он был ее сын.
She had no photographs of herself taken since her marriage, and that was ten years before.	Она ни разу не снималась со дня своей свадьбы, а с тех пор прошло уже десять лет.
She wanted her son to know what she looked like at the end.	Ей хотелось, чтобы сын знал, как она выглядела перед смертью.
He could not forget her then, not forget utterly.	Тогда он ее не забудет, не сможет ее забыть безвозвратно.
She knew that if she called her maid and told her she wanted to get up, the maid would prevent her, and perhaps send for the doctor, and she had not the strength now to struggle or argue.	Она знала: если позвать горничную и заявить, что она хочет встать, ей этого не позволят, а то и за доктором пошлют; у нее же не было сил, чтобы спорить.
She got out of bed and began to dress herself.	Тогда она поднялась с постели и стала одеваться.
She had been on her back so long that her legs gave way beneath her, and then the soles of her feet tingled so that she could hardly bear to put them to the ground.	От долгого лежания на спине она ужасно ослабела, ноги у нее подкашивались, а подошвы кололо, словно иголками, и ей было страшно ступить на пол.
But she went on.	Но она продолжала одеваться.
She was unused to doing her own hair and, when she raised her arms and began to brush it, she felt faint.	Причесываться сама она не привыкла и, подняв руку с гребнем, почувствовала, что ей дурно.
She could never do it as her maid did.	И все равно причесать волосы так, как это делала горничная, ей не удалось.
It was beautiful hair, very fine, and of a deep rich gold.	Волосы были очень красивые, тонкие, похожие на старое золото.
Her eyebrows were straight and dark.	Брови - прямые и темные.