Бригантина, 66

На скромных школьных грядках вызревают под этикетками мичуринские морозоустойчивые сорта картофеля: «хибинский», «ичандра», «прискульский», «фалки» и другие. Хорошо растут желтые и германские бобы, люцерна, горох, райграс. Много лекарственных трав. В некоторые годы удавалось выращивать даже кукурузу. Очень интересными показались нам опыты с подзимней посадкой картофеля, давшие хороший практический результат. Изучаются овощной, полевой, плодово-ягодный и цветочно-декоративный севообороты. Школьники включились во Всероссийский конкурс на лучшую постановку опытной работы. Они переписываются с Хибинской станцией ПОВИР (Полярная опытная станция Всесоюзного института растениеводства), получают оттуда советы, саженцы, семена, литературу.

Рекомендованные юными мичуринцами сорта внедряются в соловецкие совхозы, которым ничего не стоит обогнать ретивых, давно вымерших монахов и по масштабам, если только будет в этом какая-либо надобность.

Целыми днями бродили мы по острову, побывали на молочной ферме Большой Муксальмы, пройдя по огромной каменной дамбе, выстроенной монахами для перегонки скота. Исколесили на моторной лодке пролив Железные Ворота, где ловили на блесну треску. Залезли на Секирную гору, где в церкви устроен маяк (это наивысшая точка острова). Но, проходя недалеко от монастыря у одного из озер, мы заметили два небольших дома, один в бывшей церковке. Мы спросили, что это. Нам ответили: бывшая биостанция. И отсюда повеяло на нас той единственно подлинной историей и романтикой, с которой смыкается нынешний день и будущее острова Соловецкого. Это сама история северных морских открытий русской науки, история работы русских и советских ученых на Белом море, где получил боевое крещение наш ледокольный флот. Станция впервые была открыта Петербургским обществом естествоиспытателей в 1881 году. Она была на Белом море единственной. Ученые трудились самоотверженно, несмотря на тяжелые условия, на скудость оборудования и средств. Тогдашний архимандрит Мелетий относился к ним благожелательно и даже кое-чем помогал. Но на смену ему пришел мракобес Иоанникий, потребовавший в 1898 году убрать станцию «в видах сохранения безмятежного монастырского жития и во избежание соблазна как для братии, так и для приезжих богомольцев». Ученые-де не соблюдали постов и не ходили в церковь. Дни проводили они в скитаниях, ночи напролет наблюдали за своей добычей, а до полудня спали. Все это взбесило Иоанникия, и с помощью синода он добился своего — станцию «убрали на Мурман».

В советское время станция-лаборатория на Соловках была открыта вновь и просуществовала до 1927 года. С Соловками в той или иной мере связаны работы и славные имена многих полярных исследователей, работавших на Белом море. Это и Федор Литке, устранивший важные ошибки в мореходных картах. И М. Ф. Рейнеке, проделавший в XIX веке огромную работу по описанию всего Белого моря. И работы Иностранцева и Яржинского, послужившие основой для всех почти научных исследований в будущем. И многие-многие другие. Здесь работали и советские ученые: Н. И. Вагнер, Н. М. Книпович, К. О. Мережковский, О. Ю. Шмидт. Когда вспоминаешь об этом и представляешь себе, что и во имя чего ими сделано, каким жалким кажется огромный монастырь и его угрюмое прошлое! С какой радостью смотришь на скромную работу ребятишек-юннатов. Ибо в ней уже проступает великое будущее.

А у работников острова хлопот полон рот. Председателя Таранова и не поймаешь. Недаром он так хорошо знает водную систему, что с карандашом в руке по памяти исправляет карту приезжих туристов. А ведь все, что мы сейчас видим на острове, только самое начало. Придется ведь и турбазу открывать, непременно придется. И дом отдыха. И реставрировать кремль, превращать его в настоящий музей всесоюзного и мирового значения. И развивать сельское хозяйство — разводить, например, водоплавающую птицу. Да и мало ли что еще!

Пожелаем же от души всяческого успеха молодым строителям новой жизни на далеких Соловках. Всего вам доброго, товарищи! И непременно до свидания!

Теплоход «Карелия» стоял уже на рейде «Песьи луды». Мы перебрались туда на катере, с трудом вскарабкались на высокую палубу по болтающемуся над волнами веревочному трапу. Теперь на Летний берег, к южным поморам!

Вл. Стеценко

В БЕСКОНЕЧНОСТЬ ВЕКОВ

Кобыстан. Рыжими холмами, столообразными плато, рассеченными террасами пустынных долин, конусами грязевых вулканов обрывает здесь свое шествие к Каспию Большой Кавказский хребет.

Впереди, сливаясь с горизонтом, неспокойно плещется море. Зеленое старое море, которое помнит рождение потеснивших его Кавказских гор и которое закипает яростными штормами, тоскуя о былом Сарматском величии^[1]. Солнце и время иссушили его, и море, все еще огрызаясь, отступило, обнажив каменистое дно.

По сведениям «отца географии» Страбона, выутюженная прибоем прибрежная полоска земли в незапамятные времена стала караванным путем, соединившим страны Востока и Запада. По нему на верблюдах перевозили вьюки индийских и вавилонских товаров.