Бриллианты безымянной реки

– Это не ответ. Ветеринарный врач, как обычно, не в духе, хоть и нетрезв?

Старик Архиереев высунулся из оконца газетного киоска по плечи якобы для того, чтобы лучше рассмотреть и даже обнюхать Георгия. На самом же деле он не на приятеля своего смотрел, а оглядывал площадку перед зданием поселкового совета.

Георгий вздохнул. Отвернулся, закуривая.

– Я смотрю, ты слоняешься без дела туда-сюда, – продолжал Архиереев. – Несколько раз проходил мимо киоска. Нынче пятница, и в это время должен быть на работе. Так?

– Ну, – нехотя ответил Георгий.

– Тогда почему не на работе? Прогул? Тунеядство?

Георгий вздохнул.

– Что-то, кажется, запашок от тебя.

– Кажется – крестись.

– Грубо! Разве тебя в твоём ветеринарном институте не учили уважать старших и вежливо им – нам, старшим! – отвечать?

– Ну…

– Что-то кажется мне, от тебя «Пигнвином» разит. Если пьяным на улице поймают, отправят в Мирный, посадят на самолёт – и прощай, северные надбавки.

– Я не пью! – взорвался Георгий. – А злой я, потому что ненавижу твои часы. И ты знаешь, почему я их ненавижу.

– То-то я и вижу. Скажешь, что случилось?

– Это ты мне скажешь. Ты – умный. Газеты читаешь.

– Читаю. И тебе советую. Но читать надо уметь и между строк.

– Начитался уже. Хватит.

– Что случилось-то скажешь?

– Анна случилась.

– Неужели? Так быстро? Вот уж не думал, что столичная фифа так быстро и запросто даст.

Шея Георгия побагровела, подбородок окаменел. Он снова по-коровьи глубоко и шумно вздохнул.

– Неужели пошла к тебе на квартиру? Ты её «Пингвином» угощал? – не унимался Архиереев.

Из последних сил сдержав кипящее в кулаках раздражение, Георгий произнёс:

– Вредный ты старик. Ехидный. Знаешь же, что не ходила. Я вчера следил за ней.

– И?

– Байбаков её увёз.

– Надо говорить уважительно: товарищ Байбаков.

– Товарищ Байбаков увёз её на своём автомобиле. Ты не знаешь, куда?

Георгий снял очки, уставил на старика льдинки-глаза. Взгляд у Георгия серьёзный, осязаемый, словно чья-то безжалостная рука прикасается ледышками к самым нежным и чувствительным местам на теле человека. И от этих прикосновений по всему телу бегают неприятные мурашки.

– Умен ты, Георгий, не по годам, – проговорил старик, утягиваясь обратно в свой киоск. – У меня девушка ночевала, да не про твою она честь.

– Про мою честь тут всё, – возразил Георгий, отстреливая короткий бычок. – Что захочу, то и про мою честь.

Сказав так, он достал из кармана модного своего пиджака флакон с надписью «Пингвин» по сине-голубому фону и поставил его поверх разложенных на прилавке газет.

– Одного пузырька мало, – послышалось из полумрака киоска. – Ты же знаешь, я такую микстуру в чистом виде не употребляю. Мне надо перегнать, чтобы напиток получился достойного качества. А для перегонного куба объём нужен. Где это видано, чтоб первожитель посёлка Ч., открыватель алмазов и разведчик створов Савва Архиереев на старости своих трудовых лет лакал лосьон для бритья? Савва Архиереев не какой-нибудь там ветеринарный врач.

– Хватит. Клавка больше пяти флаконов в руки не отпускает.

– А ты ходи к ней каждый день. Заодно и отвлекёшься от московской зазнобы.

– Не хочу отвлекаться. Мне не надо.

– А по мне так надо. Видишь ли, жена изучила её паспорт. А там много чего занятного указано…

– Ну.

– Ты не перебивай, а слушай. Анна Евгеньевна Канкасова рождена в городе Москве.

– Ну! Это я и так знаю. Она мне сама сказала.

– Сказала-рассказала. Может, она и не так часто врёт, как ты, да только рассказала она не всё.

– Да что такое ещё можно узнать из паспорта? Национальность? Прописку?

– Национальность у неё русская, прописка – московская. Также в паспорте я обнаружил штампы отдела ЗАГС о заключении брака. Да не один.

Архиереев выждал пару минут, рассчитывая хоть на какую-нибудь реакцию, но Георгий уже надёжно прикрыл глаза стёклами своих замечательных очков. Теперь о его мыслях не дознаться. Только сжатые в кулаки ладони зачем-то прячет в карманах куртки. Но это уж у него такой обычай: любые житейские испытания принимать в позиции боксёра полулёгкого веса. А может быть, оно и правильно? Может быть, так и надо? Только жалко старику Архиерееву Жорку Лотиса. За неимением родных детей и племянников старик Архиереев расположен к Жорке Лотису если не как к сыну, то как к любимейшему племяннику, а потому долго шутить с Жоркой не станет.

– Я-то чего, – продолжал Архиереев. – А вот товарищ Байбаков так поразился обилию штампов в паспорте нашей фифы… так поразился!..

– Не называй её фифой!

– Хорошо!

– Что за штампы?

– Так всего поровну…

– Не тяни! Ну?!!

– Два штампа о браке и, соответственно, один о разводе. И это ещё не всё…

– Что же может быть ещё? Трое детей?

– Которых ты тут же усыновишь?..

Старик Архиереев рассмеялся. Лицо Георгия тут же придвинулось, заполнило собой весь проём оконца. Аромат «Пингвина» окреп.

– Ах, не дыши на меня, драконище!

Старик принялся обмахиваться свежим номером газеты «Труд», изображая приступ дурноты.

– Говори! Ну!

Георгий положил свои кулаки поверх стопок свежайших газет.