Бриллианты безымянной реки

Текли минуты. К киоску подходили редкие покупатели, меняли медь на газеты, перебрасывались короткими фразами с Архиереевым, искоса посматривая на Георгия, и торопились по делам. Пятница же! Рабочее время. Георгий же продолжал топтаться у киоска тунеядец тунеядцем.

– Я уже ушел на работу, – продолжал Архиереев, проводив очередного покупателя. – Когда Клара Филипповна послала мне вслед соседского мальчишку.

Георгий обернулся, уставился на старика, чадя сигареткой. Ах, этот модник. И курточка-то у него заграничного пошива, и ботинки свои непростые он пачкает в уличной пыли, и сигаретка. Нет, Георгий нипочём не станет курить какую-нибудь там «Приму». Сигареты у него непременно с фильтром и заграничные, в красно-белой упаковке с надписью латинскими буквами. Слово заковыристое, так запросто и не прочтёшь. Старик молчал, разглядывая приятеля так, словно видел впервые. У Георгия характер властный, обидчивый, но старик знал: мальчишка скоро сдастся. Любопытство сильнее любой обиды. Так и вышло. Всем своим видом показывая равнодушие, Георгий спросил:

– Что сказал мальчишка?

– Да ничего особенного. Всё как обычно. Припомни сам, какой нынче день.

– Какой? Не томи, старик!

Бросив в пыль очередную недокуренную сигаретку, Георгий просунул в оконце киоска голову. Памятуя о том, что мальчишка и подраться не дурак, Архиереев отстранился.

– Да не таращи ты на меня свои глазищи. Апрельский снег у тебя, не глаза.

– Говори. Быстро. Коротко.

– Да что там говорить-то! Осип приехал. Вот и весь сказ.

Георгий шумно выдохнул, пряча за напускным равнодушием радость.

– Наконец-то! – вырвалось у него.

– Да что за конец-то? Нынче первая пятница месяца. Эвенк явился, ровно поезд, по расписанию. Только с несчастливыми вестями. Беда у него.

– Шутки у тебя! Я на поездах не ездил. Ничего про их расписания не знаю. Говори теперь, что за беда.

– А по твою ветеринарную душу беда. Конь у Осипа захворал. Вот он и я явился верхом на олене. Это, я скажу тебе, представление! Вся мелюзга с улицы Чернышевского сбежалась. Чудное дело: живём в Якутии, а эвенка верхом на олене не видывали.

– Конь заболел? Что с ним? – В глазах Георгия мелькнула тревога.

– Этого не знаю – Клара Филипповна не передала.

– Надеюсь, пулька будет?

– Надеешься? Надежда – это Сатана. Гони её прочь.

– Опять ты, старик, со своими хитрыми бреднями! – вспыхнул Георгий. – Не забывай: я без малого член партии на Сатану твоего плюю.

В ответ старик лишь кряхтел да тряс головой, притворяясь совсем одряхлевшим и тупым.

– Значит, в пять часов?

– Какое там в пять! В пять я киоск закрою. А дойти? А умыться? А рубаху переодеть? Ты же знаешь, Клара не любит, когда мы за преферанс в будничной одежде садимся, а я в свои шестьдесят два года уже не такой шустрый, как ты… Конечно, там твоя зазноба и тебе хочется прийти пораньше…

– Оставь это! Я всё понял. Как обычно, в восемнадцать тридцать буду с хорошей закуской.

Сказав так, Георгий исчез в клубах пыли, поднятой так некстати проезжавшим вилюйгэсстроевским грузовиком.

* * *

Конечно, старик Архиереев тоже ждет не дождётся пяти часов, когда с полным на то правом сможет запереть окошко своего киоска и пешком, нескорым прогулочным шагом честно отработавшего своё гражданина, отправиться на окраину Ч. Там, в доме NN, нынче вечером состоится сеанс игры. Но не шахматной, а именно карточной.