Бриллианты безымянной реки

Время от времени один из игроков приближался к ней. В такие моменты розоватый лампадный свет и зелёный электрический закрывала густая тень. Над ней склонялись, засматривали в лицо, и от этих знаков чуткого внимания ей становилось ещё уютней, ещё счастливей. «Спит», «Ишь, как угрелась душевно», «Измаялась в дороге. Пусть спит» – так говорили всяк на свой лад и старик Архиереев, и Клара Филипповна, и Осип. Только Георгий ни разу не подошёл, чтобы полюбоваться её младенческим, некрепким с устатку сном.

Завершили игру около трёх часов пополуночи. Анна знала это наверняка, потому что Георгий нарочно объявил время:

– Два сорок пять. Пора расходиться. Завтра ещё на заимку всем ехать. Неизвестно, сколько времени будем добираться.

– Завтра суббота, – отозвался Осип. – На заимку можно и в воскресенье. Товарищ Байбаков, бывая у нас, всегда прихватывает и понедельник.

– На заимку – завтра, – твёрдо повторил Георгий.

– Тише ты! Мамзель разбудишь! – зашептал ему наперекор старик Архиереев. – Мамочка, ну что же ты? Подвела итог?

Клара Филипповна отвечала мужу усталым, тихим голосом. По её расчётам выходило, что Георгий и Осип нынче оказались в проигрыше, а супруги Архиереевы – напротив. Осип принялся сокрушаться, сетовать, пенять на невнимательность Георгия. Тот рычал в ответ едва ли не по-тигриному нечто вовсе уж невразумительное, поминутно именуя Осипа «хитрым саха». Хозяин тихо сокрушался об опустевшем самоваре:

– Где это видано, чаю выпили больше, чем самогону.

Потом стали толковать о каких-то «звездочках». Кто, кому, когда и сколько задолжал. Анна слышала, как прогибаются скрипят обветшавшие половицы – это хозяйка дома снова, в который уж раз, удалилась на кухню, чтобы снять с плиты задорно свистевший чайник – они порешили, прежде чем разойтись, ещё раз напиться чаю. За чаем продолжали заниматься подсчётами. Анна приготовилась услышать характерный шелест купюр и звон монет, но ничего подобного не произошло. А переговаривались они теперь так тихо, что ни слова не разобрать, и Анне почудилось, будто, подобно ей, заснули над своими картами. Она было приоткрыла глаза, приподнялась, но, наткнувшись на настороженный взгляд Георгия, осенним листом опала на своё ложе, но улеглась на бок, чтобы видеть и стол, освещаемый зелёной лампой, и сидящих за ним людей.

– Она подсматривает! – громко произнёс Георгий. – Не спит.

– Она-то ни бельмеса не смыслит, да и всё равно ей, а вот у тебя «звёздочки» темноцветные, с трещинами, дефектные, – в тон ему сварливо отозвался хозяин.

– Других нынче не имею! – возмутился Георгий. – Зато их много. Ты пересчитай, переведи на ювелирное качество!

И старик принялся за подсчёты. Из-под полуприкрытых век Анна видела его шевелящиеся усы, прищуренные глаза. Хозяин действительно подсчитывал что-то, используя при этом невесть откуда взявшуюся логарифмическую линейку. Заскучав, Анна задремала.

* * *

Гостеприимные, они убрали со стола, не потревожив её сна, а потом пришли и встали над ней все четверо.

– Спит, как дитя, – без какого-либо выражения проговорил Осип.

– Отнеси её в спальню, – скомандовала хозяйка.

– Мамочка, это ты мне предлагаешь? – изумился Георгий.

– Тебе. Ты – мужчина.

– Архиереев тоже мужчина. И Осип.

– Ах, какой же ты неудельный! Недаром твоя мать…

– Не говори о матери! Не смей!!!

– Тише ты! Опять буйствуешь!

– Давайте разбудим, и сама пойдёт, – предложил Осип, и тут же кто-то прикоснулся к её плечу.

Пришлось открыть глаза. Пришлось смотреть на них, докучливых, мешающих её сладким грёзам, но лица их скрывались в тени, черт не разобрать. Одного лишь Георгия она видит ясно. Этот почему-то снял и оставил на столе свои очки. Анна приметила: он сделал это ещё в тот момент, когда они занимались подсчётами. Наверное, без очков лучше видны таинственные «звёздочки».

– Она проснулась, – проговорил Архиереев.

– Вставайте, кэрэ куо[63], – проговорил Осип. – Спать надо не здесь, а на мягкой постели.

Пришлось подниматься. Сначала Анна села. Потом с немалым трудом спустила с кушетки ноги. Попыталась встать – половицы скрипнули. Хозяйка, устало вздохнув, побрела в сторону кухни. Мужчины последовали за ней, тихо переговариваясь на непонятном языке, снова и снова повторяя одно лишь понятное ей слово – звёздочка.

Путь через залу показался ей невероятно долгим, а половицы под ногами оглушительно отзывчивыми. Голова кружилась. Круглый стол, спинки стульев, оклеенные неброскими обоями неровные стены – всё служило ей опорой. Так, преодолев дверной проём, она оказалась в тёмном коридоре. Где-то совсем рядом были люди. Она слышала дыхание и едва различимые шепотки. Но нигде ни одного окошка, в которое бы заглядывала светлая северная ночь. Ни единого лучика, проникающего через щель под дверью в тёмное пространство её космоса.

– Ну вот, я заблудилась! – пролепетала Анна.

Георгий отозвался сразу. Анна вздрогнула, услышав его голос.

– Тебе направо. Два шага – и ударишься лбом о дверь своей комнаты.

– Ты и сам в двух шагах…

Анна размахивала в темноте руками, пытаясь нашарить его в темноте, и он ухватил её за запястье.