Бриллианты безымянной реки

– Ты так же горяч, как твоя мать. Пылкий, искренний, справедливый – всё это черты, унаследованные тобой от матери. За то и люблю вас обоих. Но рассуди: сейчас ты горячишься, а ещё сегодня утром судьба твоего биологического отца тебя ни мало не интересовала. Наверное, тому есть причина, и эту причину я обязательно выясню со временем. Скорее всего, меня кто-то оклеветал. А тебе следовало бы поинтересоваться, сколько в речах твоего информатора именно клеветы.

Как обычно, голос и взгляд отца подействовали на меня успокаивающе. Действительно, сначала надо же выяснить. Рассмотреть и принять во внимание различные точки зрения. Не может же быть непререкаемо прав не знакомый мне, неприятный человек, о существовании которого я ещё этим утром ничего не знал.

– Нашелся один… Лицо знакомое, но фамилии не помню… или не знал вовсе я его фамилии…

– А следовало бы поинтересоваться.

– Я не смог… Волновался… Или забыл…

– Странно, что тебе раньше никто не рассказал эту историю. Она известна многим. Я не говорил тебе, потому что судьба Гамлета Тер-Оганяна тебя… ну, словом, до сего дня она тебя не интересовала. Ты не спрашивал об этом.

– Это упрёк? – Я попытался вскочить, но в кабинет вплыла Канкасова с двумя чайными парами и сахарницей на подносе. Разведчица!

– Я просил не беспокоить, – буркнул Цейхмистер.

– Попить водички. – Канкасова улыбнулась ему какой-то и неслужебной вовсе, слишком игривой улыбкой, поставила поднос на середину стола между нами и направилась к выходу.

– Тебе никогда не стать хорошей секретаршей, – проговорил Цейхмистер, обращаясь к её спине.

– Боюсь, что мне никем уже не стать…

Канкасова обернулась и наградила его ещё одной улыбкой. Меня будто не существовало, а ведь несколько минут назад…

– Если ты не будешь работать хоть где-то, хоть кем-то, то тебя в конце концов осудят за тунеядство…

В ответ на его слова Канкасова надула губки и скорчила плаксивую гримасу.

– There is an option[18], дядя Клава…

– Условный срок за тунеядство и высылка за сотый километр – вот единственный вариант. И не надейся, что я или твой отец сможем тебя спасти от этой участи.

– Оption[19] – новое замужество. Домохозяйкам можно не работать.

После этих слов она оделила меня печальным взглядом. Моя мать втайне недолюбливала Канкасову, считая её слишком навязчивой и распущенной. На десяток лет старше, дважды побывавшая замужем, с точки зрения Гертруды Цейхмистер, Анна Канкасова не являлась удачной партией для меня. Но папаша Канкасов заведовал одним из отделов Елисеевского гастронома. Пристрастие моей матери к изысканной еде и красивым нарядам, желательно зарубежного производства, делало Евгения Викторовича Канкасова, обладавшего огромными связями в мире торговли, совершенно незаменимым, ритуально важным человеком.

Так дружба семей Цейхмистеров – Канкасовых и наши с Анной личные отношения балансировали на тонкой грани между взаимной пренебрежительной брезгливостью и преклонением перед возможностями.

– Хорошая домохозяйка не подаст мужчинам остывший чай. Но мало того, что чай чуть тёплый. Ты поставила приборы, чашки и собралась уйти, не разлив чай!..

– Вы же велели не беспокоить!

– Не беспокоить – это значит вообще не заходить. Но ты нарушила запрет, войдя в мой кабинет с остывшим чаем.

– Что же мне теперь прикажете делать?

– Как что?!! Идти в подсобку за коньяком! Там ещё должно оставаться из старых запасов. Принеси тот, что с десятью звёздочками. До десяти считать умеешь?

– Десять звёзд – это галактика!

– И два бокала не забудь. Специальные коньячные бокалы. У нас с Гамлетом серьёзный разговор.

Цейхмистер провожал Канкасову слишком пристальным, далёким от отеческого целомудрия взглядом. Ведущий научный сотрудник института, руководитель, наконец, советский человек – и ТАК смотрит на женщину! Ревность стукнула в мои виски увесистыми молоточками.