Бриллианты и булыжники

Смерть доктора Живаго приурочена автором к 1929 году. Здесь развязка основной фабулы всего романа – гибель всех главных его персонажей: умирает отравленный социалистической ложью интеллектуал Живаго. Рвавшаяся к своей женской свободе Лариса снова в руках насильника: ее муж, Павел Антипов, примкнувший к революции во имя личного самоутверждения, залитый кровью множества жертв, попадает сам в революционную мясорубку и спасается из нее выстрелом в собственный висок. Дочь Живаго и Ларисы становится беспризорницей. Гибель, разрушение и смерть – финал повести.

Но творческая мысль автора влечет его дальше, ближе к современности. В эпилоге он рассказывает читателю о разговоре, происходящем между двумя гимназическими приятелями Юрия Живаго, встретившимися в каком-то маленьком городке в 1943 году. Оба они прошли концлагери, о которых повествуют с эпическим спокойствием, обнажая в то же время все подлинные, реальные их ужасы. Так о советских концлагерях никто еще в подсоветской литературе не говорил. Должно быть, Б. Пастернак всерьез поверил в «оттепель», иначе он не рискнул бы подвести в этом разговоре прямой, убийственный для советской системы итог всему высказанному в романе: «Чтобы скрыть все свои провалы (советской системы. – Б. Ш) необходимо было, пользуясь всеми средствами террора, сделать так, чтобы народ разучился критически мыслить. Нужно было заставить его видеть то, чего не было, а для этого нужно было иллюзорно показывать ему противоположное реально видимому. Отсюда неслыханная жестокость ежовщины, отсюда обнародование конституции, про которую знали, что она не будет применяться в действительности; введение выборов без права выбирать. И когда наступила война, с ее настоящими ужасами, с ее настоящей опасностью и настоящей угрозой смерти, – она оказалась благодеянием по сравнению с царством бесчеловечной абстракции; она принесла облегчение; она положила предел дьявольской силе мертвой буквы… Все и на фронте, и внутри страны вздохнули свободнее, полными легкими, бросаясь, как опьяненные, с чувством подлинного счастья в пекло потрясающей борьбы, смертельной, но спасительной…

Война стала концом действия причин, породивших революцию, плоды плодов, последствия последствий стали ощутимыми. Выявились созданные пережитыми бедствиями качества: закал характеров, простота обычаев, героизм, устремление к великим целям. В этом моральное возрождение поколений».

К этим вынесенным им, очевидно, еще в годы войны умозаключениям Б. Пастернак добавляет в конце книги концепцию, выработанную им уже по окончании войны: «Несмотря на то, что облегчение и свобода, которых все ждали после войны, не пришли вместе с победой, как предполагали, это не было важным: в послевоенные годы предвестник свободы носился в воздухе, составляя их единственный жизненный интерес».

В романе «Доктор Живаго» нет ни тени патетики. Б. Пастернак повествует эпически спокойно, без истерических выкликов, без укоров или рыданий, позволяя себе изредка лишь некоторую горько-сатирическую усмешку. В этом огромная сила его слова, стимулирующая драматическое восприятие написанного читателем. Писатель спокоен, читатель взволнован. Таким спокойствием может обладать только тот, кто сам, в своей собственной душе, пережил описываемую трагедию, в чьем сердце уже не пламя, но только пепел сгоревшей жизни. «Доктор Живаго» – глубочайшая из эпохальных повестей социалистического периода России.

«Вестник института по изучению СССР»,

Мюнхен, январь-апрель 1957 года, № 25.

С. 118–123

«Новый мир»

Тому, еще недавно подсоветскому человеку, который после перерыва в десять-пятнадцать лет откроет снова книгу журнала «Новый мир», покажется, что за это время на его родине не произошло ничего сколь либо существенного. Пронеслась буря страшной войны, умер правивший железной рукою Сталин, сошло с политической арены много крупных фигур и на их месте появились иные лица, звучали какие-то обещания бытовых и политических изменений, возбуждавшие во многих сердцах надежды на какую-то «оттепель»…