Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Принципиальное бессилие Третьего интернационала полностью осознают небольшие народы, которые когда-то входили в состав России. Скинув ярмо революции, они давно уже пытаются наладить экономические отношения со своим нелюбимым восточным соседом. Правда, их отношение отчасти вызвано страхом перед теми, кто может силой заставить их восстановить разорванные узы, вместо того чтобы дать им добровольно воссоединиться с Россией, когда наступит пора; но их стремление к нормальным связям основано прежде всего на том убеждении, что коммунистический эксперимент быстро провалится, как только внешние силы установят там нормальные условия. Ничто так не подорвет большевизм, как доброта, и чем более аполитична, бескорыстна и всеобъемлюща эта доброта, тем сильнее будет ее воздействие. Если дух политического фанатизма сменится духом человеческого сочувствия, многие рядовые коммунисты, вовлеченные в партию по невежеству, обманутые ее лживой фразеологией, энергией, решимостью и гипнотическим влиянием ее вождей, осознают при помощи остальной России и всего мира, что большевизм — это политический деспотизм и экономическое безумие, а его демократичность — грандиозное заблуждение, которое никогда не приведет пролетарский корабль в гавань коммунистического счастья. В либерально настроенных кругах часто высказываются опасения, что реакция может свести на нет все достигнутое с того исторического момента, когда Николай II подписал акт об отречении от российского престола. Словом «реакция» в наши дни расплывчатой терминологии злоупотребляют не реже, чем словами «буржуазия», «пролетариат» или «Советы». Если оно означает шаг назад, то определенная доля здоровой реакции в России желательна и неизбежна. Разве регресс и прогресс порой не тождественны друг другу? Если ты свернул не в ту сторону, ты не можешь продолжать путь к своей цели, пока не вернешься на перепутье. Однако российская нация пережила психологическую революцию, более глубокую, чем любые видимые перемены, даже самые громадные, и даже максимальная возможная реакция все же оставит страну преображенной до неузнаваемости. Так было бы и в том случае, даже если бы все революционные достижения ограничились только декретами, изданными в первый месяц после свержения царя. Не нужно бояться здоровой реакции.

Никакая сила на свете не может лишить крестьянина земли, которую он вырвал из когтей помещиков и большевиков по праву частной собственности. По странной иронии судьбы коммунистический режим сделал русского крестьянина даже менее коммунистическим, чем он был при царе. А с гарантией личной собственности быстро разовьется то чувство ответственности, достоинства и гордости, которое всегда порождает обихоженная собственность. Ведь русский любит землю всем сердцем, всей душой и всем рассудком. Его народные песни полны любовных ее описаний. Плуг и борона для него не просто дерево и железо. Он любит думать о них как о живых существах, как о друзьях. Революция пробудила в нем варварские инстинкты, и этот простой, но возвышенный образ мыслей останется в состоянии неопределенности, пока будут править те, кто презирает примитивные чаяния крестьянина и чьи цели мировой революции непостижимы для крестьянина. За двусмысленными и непоследовательными заверениями большевиков по-прежнему скрывается завуалированная угроза. Я убежден, что, когда эта завуалированная угроза будет устранена и крестьянин получит все то, что принадлежит ему по праву, он увидит, как у него развиваются независимые идеи и неожиданно возникает способность к суждению и размышлению, которые удивят мир и которым достаточно будет лишь малой практики, чтобы полностью подготовить его к выполнению всех обязанностей гражданина.

Вскоре после того, как прибалтийская Литовская Республика заключила соглашение с Советской Россией, один из членов литовской делегации, только что вернувшийся из Москвы, рассказал мне такую историю. Разговаривая с большевиками в нерабочее время о внутренней ситуации в России, литовцы спросили, как коммунистам удается оставаться у власти при всеобщей нищете и отсутствии свободы. На что видный большевистский вождь лаконично ответил: «Наша власть основана на трех китах: во-первых, на еврейских мозгах; во-вторых, на латышских и китайских штыках; и, в-третьих, на непроходимой тупости русского народа».

Этот инцидент выдает истинные чувства большевистских лидеров по отношению к русским. Они презирают людей, которыми правят. Они считают себя представителями высшего типа, в своем роде элитой человечества, «авангардом революционного пролетариата», как они часто себя зовут. Царское правительство, за исключением последних дней вырождения, по крайней мере было русским в своих симпатиях. Суть российской трагедии заключается не в жестокости ЧК и даже не в подавлении всех форм свободы, а в том, что революция, которая зародилась при столь благоприятных обстоятельствах и так много обещала, фактически дала России правительство, совершенно чуждое всем чувствам, чаяниям и идеалам нации.