Тот факт, что русский народ, не имея ни организации, ни руководства, находясь под давлением, относится к политике все с большим безразличием, но при этом его лучшие и образованные элементы берутся за любую работу, экономическую или гуманитарную, лишь бы предотвратить полную катастрофу, заставляет предположить, что при условии какого-либо здорового влияния извне в форме экономической или филантропической помощи соответствующие силы в стране смогут сплотиться вокруг него и тем самым укрепиться. Более того, именно это всегда было самым веским аргументом в пользу поддержания связей с большевистской Россией. То, что война с красным режимом значительно укрепила его мощь, теперь признано всеми; и произошло это не благодаря непобедимости красных армий, а потому, что их противники проводили корыстную и бестолковую политику и думали не о том, а неспособность предложить здоровую альтернативу большевизму лишь усилила тошноту, охватывающую русского интеллигента в Петрограде и Москве всякий раз, как его втягивают в ненавистную область партийной политики. Буржуазный интеллектуал в самом деле настолько не переваривает политику, что его, пожалуй, придется силой толкать в нее, но сначала его нужно укрепить физически, а страну — экономически.
Еще год назад вопрос о том, должна ли интервенция носить экономический или благотворительный характер, был второстепенным. Так как большевистский режим почти полностью основан на отклонениях от нормы, требовалось создать хоть какую-то нормальную организацию, чтобы та в итоге вытеснила большевистскую. Однако теперь ясно, что вмешательство должно быть гуманитарным. Советская Россия напоминает закрытую комнату, где развилась какая-то гнусная болезнь, и другие жители дома для собственной защиты плотно закрыли и забаррикадировали ее, чтобы инфекция не просочилась наружу. Но инфекция постоянно просачивалась, и если она заражала других, то лишь потому, что чем дольше и плотнее закрыта комната, тем заразнее становился воздух внутри! Таким способом не очистить комнату, особенно если без нее нельзя обойтись. Надо раскрыть все двери и окна, впустить внутрь свет и воздух, в которые мы верим. И тогда, когда за обитателями будет уход и комнату как следует очистят, она снова станет пригодной для жилья.
Неужели мы упустили время для этой громадной гуманитарной задачи? Неужели катастрофа так велика, что даже приложенных всем миром усилий хватит только на временное облегчение? Время покажет. Но если российская дилемма не вышла за пределы, в которых мир еще способен ее решить, то Россия на долгие годы должна стать в первую очередь гуманитарной проблемой, и подходить к ней нужно с гуманитарных позиций.
Многие опасаются, что даже сейчас группировка Третьего интернационала наверняка постарается использовать великодушие других стран в своих политических целях. Конечно, постарается! Идеалы этой организации диктуют ей, что призыв к западным филантропам должен скрывать в себе кинжал, такой же, как тот, что скрывался за оливковой ветвью мира, протянутой западному капитализму. Разве Третий интернационал по сей день не твердит, что намерен строить заговоры против тех самых правительств, с которыми большевики заключили или надеются заключить коммерческие контракты и у которых они сейчас просят гуманитарной помощи? Но, на мой взгляд, Третий интернационал лает куда хуже, чем кусает. Наш страх перед ним в значительной мере порожден нашим же воображением. Поразительно, насколько он не разбирается в психологии западных рабочих, а его призывы вызывают изумление своей нелогичностью. Чтобы убить его, просто дайте ему говорить.