Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Поезд обыскивали отделение за отделением. Приглушенный шум и суматоха, с которыми выпроваживали пассажиров в коридор, осматривали их вещи и сиденья, полки и подушки, постепенно приближались к нашему концу вагона. Из другой половины нашего отделения кого-то высадили, а кого-то посадили вместо него. Сквозь щели в перегородке блеснул свет. Мы напрягали слух, стараясь уловить обрывки разговора. Хотя наши неизвестные попутчики были невидимы в темноте, я чувствовал, что они тоже внимательно прислушиваются. Но сквозь перегородку не доносилось ничего, кроме приглушенного бормотания. Поезд тронулся, шумы и шорохи в коридорах продолжились. Вдруг наша дверь резко распахнулась. У нас душа ушла в пятки. Мы хотели встать, чтобы стоя встретить досмотрщиков. В дверях стоял тот же человек со свечой. Но, увидев нас снова, он только с досадой сказал «Ах да!» и рывком закрыл дверь. Мы ждали в напряжении, которое длилось бесконечно. Почему никто не вошел? Обыскали весь поезд, кроме нашего отделения. В коридоре все смолкло, из-за перегородки доносилось только бормотание. Забрезжил бледный рассвет. Мы увидели друг друга в неясных силуэтах, пятеро мужчин, неподвижно сидящих в безмолвном, тревожном ожидании. Когда доехали до Режицы, уже рассвело. Мы нетерпеливо продолжали сидеть, а двое наших неизвестных попутчиков вышли с вещами. Нам пришлось дать им выйти первым, чтобы отыскать три спрятанных под сиденьем пакета. Как во сне, мы вышли с последними из пассажиров, спешно двинулись по платформе и нырнули в шумную массу солдат и крестьян, заполнивших зал ожидания. Только там мы рискнули поговорить. Всем нам на ум пришло одно и то же слово, механически и сухо, как будто все это было не на самом деле: «Обошлось!»

И тогда мы засмеялись.

Через час мы уютно устроились в товарном поезде, который должен был довезти нас последние десять миль до расположения нашей артиллерийской бригады. Поезд почти пустовал, и нам на троих достался целый вагон. За пару миль до места мы спрыгнули с поезда на ходу, бросились в лес и бежали, пока не убедились, что за нами нет погони. Младший из моих товарищей знал эту местность и проводил нас к избушке, где мы выдали себя за «зеленых» — ни красных ни белых. «Зеленой гвардией» называли многочисленные нерегулярные банды дезертиров как из Красной, так и из Белой армий, и своим прозвищем они обязаны тому, что в огромном числе прячутся по лесам и полям. Первые зеленые были противниками красных, но доза белого режима внушила им такую же ненависть и к белым, так что в разное время они присоединялись то к одной, то к другой стороне, то ни к тем ни к другим. Им было легко вести обособленное кочевое существование, поскольку крестьяне, видя в них самых настоящих поборников крестьянских интересов, кормили, помогали и всячески поддерживали их. При руководстве, которое поддерживало бы с крестьянами товарищеские отношения, было бы нетрудно сформировать организованные силы из разрозненных зеленых. Недалеко от того места, где мы находились, отряд зеленых высадил на перегонной станции целый эшелон красных и приказал «сознаться» «всем коммунистам и евреям». Тех с готовностью выдали другие красные солдаты, и их расстреляли на месте. Остальных разоружили, отвезли на станцию, накормили, а затем велели идти на все четыре стороны — хоть к красным, хоть к белым или остаться с зелеными — «как хотите».

Наш скромный хозяин накормил нас и разрешил взять телегу, на которой мы ближе к вечеру поехали к месту примерно в двух милях восточнее озера Любань, которое тогда находилось на линии латвийского фронта. Там, в лесу, мы слезли с телеги, и крестьянин поехал домой. Земля вокруг озера Любань очень болотистая, поэтому постов там было мало. На карте оно обозначено как непроходимое болото. Подойдя к берегу, мы залегли до наступления темноты, а потом пошли вкруг озера. Путь был долгий, потому что оно имеет около 16 миль в длину и 8—10 в ширину. Идти по лесу было невозможно, потому что его сплошь избороздили окопы и колючая проволока, да еще и темень стояла хоть глаз выколи. Поэтому мы брели по болоту, то и дело проваливаясь то по колено, а то и по пояс. Вот уж действительно Топь уныния[52]. Часа через три, когда я уже еле передвигал ноги и мне начинало казаться, что утонуть в болоте — не такой уж плохой выход из постигших меня невзгод, мы наткнулись на разбитую рыбацкую лодку, словно нарочно застрявшую в камыше. Это была старая развалюха, вся дырявая, но мы обнаружили, что она может нас удержать, если один человек будет все время вычерпывать воду. Весла отсутствовали, поэтому мы нарезали вместо них сучьев и, не имея никакого ориентира, кроме как всегда снисходительных звезд, столкнули лодку в темные и безмолвные воды в зарослях ситника и поплыли в Латвию.