Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

Вызвав всеобщее возбуждение, поднялось несколько рук — событие, неслыханное уже много месяцев.

— Принято подавляющим большинством голосов! — воскликнул секретарь. — Коммунистическая партия, — продолжал он, — предлагает избрать президиум.

Он зачитал имена семи коммунистов, в том числе свое собственное. К всеобщему веселью, и против этого предложения поднялось около полудюжины рук.

— Коммунистическая партия предлагает в председатели Совета товарища Зиновьева, — повысив голос, продолжил секретарь.

Раздались бурные аплодисменты. Одна-единственная рука поднялась в знак возражения и была встречена веселым смехом. Зиновьев подошел к председательскому креслу, и оркестры заиграли Интернационал. Выборы исполкома, президиума и председателя заняли меньше пяти минут.

В начале своего выступления Зиновьев упомянул недавно прошедшие выборы и порадовался тому, что из 1390 членов тысячу составили партийные коммунисты, а еще вошло много кандидатов.

— Мы были уверены, — воскликнул он, — что рабочий класс красного Петрограда останется верен себе и выберет в Совет только лучших представителей, и мы не ошиблись.

Определив задачи нового Совета как оборону и снабжение города, он заговорил о забастовках, которые приписывал агентам союзников, меньшевиков и эсеров. Если передать суть, то он сказал, что, быть может, не так уж и плохо, что в Совет попало несколько мошенников-меньшевиков и эсеров, ведь так их будет легче поймать, если они выступят на стороне контрреволюции. Продолжая, он похвалил Красную армию и Балтийский флот и, как обычно, закончил предсказанием скорой революции в Западной Европе.

— Товарищи, — воскликнул он, — деспотические правительства Запада стоят накануне краха. Буржуазные тираны обречены. Миллионы рабочих поднимаются, чтобы смести их. Они ждут, что мы, красные пролетарии, поведем их к победе. Да здравствует Коммунистический интернационал!

Закончил он под оглушительные крики и овации. За время его выступления Интернационал играли трижды, а по окончании — еще два раза.

Потом Зиновьев сделал кое-что новое. Он предложил обсудить. Ввиду увеличения числа беспартийных элементов в Совете четко обозначилась тенденция к сотрудничеству с последними — само собой, под строгим контролем коммунистов. Однако стало понятно, что стоит за этим разрешением на дискуссию, когда председатель объявил следующего оратора, и тот назвал себя бывшим меньшевиком, который перековался в коммунизм. Его речь была короткой и закончилась панегириком в адрес большевистских вождей. За ним выступал анархист, говорил что-то невнятное, но резко осудил «воров из продовольственного отдела». Его речь прерывали яростными выкриками и свистом, особенно старались матросы. Тем не менее он представил антикоммунистическую резолюцию, которую из-за шума было не расслышать и за которую поднялось немного рук. Зиновьев неоднократно призывал к порядку, но казалось, что беспорядком он скорее доволен. Анархист сел под хохот и свист. Зиновьев закрыл обсуждение.

Тогда к трибуне подошел человек деловитого вида, довольно толстый, сутулый, черноусый.

— Это Бадаев, комиссар продовольствия, — сказал я соседке.

Перед нами сидели двое молодых солдат, которые, как мне подумалось, относились к происходящему с неуместным легкомыслием. Когда пухлый Бадаев поднялся на трибуну, они стали толкать друг друга, и один из них сказал, намекая на категории, на которые поделили население в целях снабжения продовольствием:

— Смотрите! Ну и кадушка! Спросите-ка его, из какой он категории! — и оба еще несколько минут сотрясались от смеха над этой шуткой.

Бадаев говорил хорошо, но без ораторских приемчиков. Он сказал, что ситуация с продовольствием плачевная, распространена спекуляция, и упомянул декреты, которые должны исправить эти изъяны. Бадаева сложно было назвать логиком. По существу, он сказал, что, хоть суп и плох, но зато коммунистическая система снабжения супом будет самой совершенной в мире. Он признал, что на коммунальных кухнях есть злоупотребления. Коммунисты, с сожалением признал он, ничуть не лучше других.

— Надо выбрать контролеров для столовых, — сказал он, — но нельзя разрешать им надолго задерживаться на одной работе. Они часто договариваются с поварами, поэтому их надо постоянно переводить с места на место.

Еще несколько выступающих расхваливали Коммунистическую партию и избирателей, сделавших такой правильный выбор. Поначалу внимательные, после полуночи слушатели раскисли. Периодически играли Интернационал. Ближе к концу многие уже дремали, положив голову на руки. Как школьникам, им не разрешалось уйти до конца без уважительной причины.

Наконец-то Интернационал сыграли в последний раз, люди застегнули ремни, надели верхнюю одежду и устремились в летнюю прохладу. У меня сильно разболелась голова. Я прошелся по набережной Невы. Река была великолепна. Горизонт в эту летнюю ночь был окрашен в нежно-розовый, голубой и зеленый цвета. Я посмотрел на воду и, согнувшись над парапетом, прижался пульсирующим виском к холодному камню.

Милиционер тронул меня за руку.

— Кто такой? — строго спросил он.