— Благодарствуйте, благодарствуйте, — сказала Степановна. — Я рада, что у них все хорошо. Мы давно от них ничего не слыхали. Не хотите ли поесть?..
— Меня зовут Иван Павлович, — вставил я, уловив ее колебание.
— Не хотите ли поесть, Иван Павлович? — любезно сказала Степановна, хлопоча у плиты.
Руки у нее все еще подрагивали.
— Спасибо, — сказал я, — но не хотел бы вас объедать.
— У нас сегодня на ужин суп, — ответила она. — Вам тоже хватит.
Степановна на минуту вышла из кухни, и няня, которую звали Варя, наклонилась ко мне и тихо сказала:
— Сегодня Степановна напугана. Утром ее чуть не арестовали на рынке, когда пришли красные и похватали людей за то, что те покупали и продавали еду.
По поведению и разговору Вари я понял, что это выдержанная и умная девушка, и решил сначала поговорить с ней насчет того, чтобы остаться на ночь, не желая пугать Степановну своей просьбой.
— Сегодня я пошел к себе домой, — сказал я, — но дверь была заперта. Видимо, экономка куда-то уехала. Это очень далеко, вот я и подумал, нельзя ли мне переночевать у вас? Я прилягу и на диване, да хоть на полу. Я ужасно устал, и нога ноет от старой раны. Иван Сергеевич сказал, что я могу приходить сюда в любое время.
— Я спрошу у Степановны, — сказала Варя. — Вряд ли она будет против.
Варя вышла из комнаты, вернулась и сказала, что Степановна согласна — на одну ночь.
Суп скоро был готов. Это были щи, и очень вкусные. Я съел две полные тарелки, хотя и испытал укол совести, когда соглашался на добавку. Но уж очень проголодался. Во время ужина в кухонную дверь вошел человек в солдатской форме и сел на ящик у стены. Он ничего не говорил, но у него было добродушное, круглое, пухлое лицо с румяными щеками и огоньками в глазах. Выкидным ножом он отпиливал квадратные ломти от буханки черного хлеба, один из которых вручил мне.
— Это мой племянник Дмитрий, — сказала Степановна. — Он пошел добровольцем в Красную армию, чтобы получать солдатский паек, так что теперь нам полегче.
Дмитрий улыбнулся, когда о нем заговорили, но промолчал. После двух тарелок щей у меня стали слипаться глаза. Поэтому я спросил, где мне можно прикорнуть, и меня провели в кабинет, где я упал на диванчик и заснул мертвым сном.
После пробуждения меня охватило такое странное ощущение непривычной обстановки, что я ничего не понимал и пришел в себя, только когда вошла Варя со стаканом чая — настоящего чая из солдатского пайка Дмитрия.
Потом я вспоминал предыдущий день, свой рискованный переход через границу, поиски Марша и Мельникова, подпольное кафе и свою встречу с теперешними скромными друзьями. С обескураживающей прямотой меня также огорошила мысль, что у меня нет никаких перспектив на следующую ночь. Но я убедил себя, что до ночи еще многое может случиться, и постарался больше об этом не думать.
Степановна вполне оправилась от испуга, и, когда я вошел в кухню, чтобы умыться и выпить еще стакан чаю, она добродушно приветствовала меня. Дмитрий сидел на своем ящике в невозмутимом молчании и жевал хлебную корку.
— Давно вы уже в Красной армии? — спросил я его, чтобы поговорить.
— Три недели, — ответил он.
— И как вам там?
Дмитрий выпятил губы и пренебрежительно пожал плечами.
— Много приходится служить? — упорствовал я.
— Пока еще не приходилось.
— А строевая подготовка?
— Никакой.
— И не маршируете?
— Нет.
«Похоже, непыльная службенка», — подумал я.
— Чем же вы все-таки занимаетесь?
— Получаю довольствие.
— Я так и понял, — заметил я.
Разговор замер. Дмитрий налил себе еще чаю, и Степановна стала подробно выспрашивать, как поживает Иван Сергеевич.
— А в прежней армии вы кем служили? — при первой же возможности я снова вцепился в Дмитрия.
— Ординарцем.
— А теперь кем?
— Шофером.
— Офицерами у вас кто?
— У нас комиссар.
Армейский комиссар — это большевистский чиновник, прикрепленный к полку, чтобы надзирать за действиями офицерского состава.
— Кто он такой?
— Да кто его знает? — ответил Дмитрий. — Такой же, как все, — прибавил он, как будто все комиссары относились к какой-то низшей расе.
— А что
— Да кто ее знает? — ответил Дмитрий, как будто это последнее, что может кого-то интересовать во всем мире.
Дмитрий был типичным представителем массы бездумного пролетариата того времени, который видел в большевистском правительстве случайное, необъяснимое и не более чем временное явление, коему вскорости суждено пойти на спад и исчезнуть. Что касается мыслящего пролетариата, то он быстро делился на два лагеря: меньшинство встало на сторону большевиков в стремлении к привилегиям и власти, а у большинства росло недовольство подавлением завоеванных революцией свобод.
— У вас в доме есть комбед? — спросил я Степановну.
— Есть, — сказала она и, повернувшись к Дмитрию, сказала: — Митька, запомни: про Ивана Павловича — молчок.
Степановна рассказала, что в комитет входят три девушки из прислуги, дворник и привратник. Весь дом с сорока квартирами находится в их ведении.