Британская шпионская сеть в Советской России. Воспоминания тайного агента МИ-6

За те шесть — восемь недель, в которые я имел возможность изучить Морозова после его назначения полковым комиссаром, в нем произошли ощутимые перемены. Он стал подозрительным, менее откровенным и прямолинейным. Хотя он едва ли смог бы сформулировать свои мысли словами, было ясно, что суровость, с которой подавлялась любая критика политических распоряжений сверху, даже если их критиковали коммунисты, и жесткое насаждение железной дисциплины в партии и вне ее значительно отличались от того пролетарского братства, которое рисовалось ему. В то же время из этих оков он мог вырваться, только став «врагом государства», и в конце концов он, как и все коммунисты, объяснил крушение своих иллюзий коварными махинациями тех, кого его начальники назначили козлами отпущения, — социалистов небольшевистского толка, меньшевиков и эсеров, подлежавших полному истреблению.

На Морозове, как и на всех комиссарах, лежали тяжелые обязанности. Хотя в чисто военных делах он подчинялся командиру полка, но он отвечал за лояльность командира и в равной с ним степени — за дисциплину в рядах; кроме того, на нем лежала ответственность за всю политическую пропаганду (которую власти считали вопросом первостепенной важности) и даже за точность выполнения приказов. Обязанности полкового комиссара в самом деле настолько велики, что ему редко удается обеспечить собственную безопасность, не прибегая к шпионским провокациям и «пробным разоблачениям».

Даже Морозову приходилось пользоваться сомнительными уловками подобного рода, чтобы не допустить возможного предательства со стороны других, вину за которое возложили бы на него. После того как член его «ячейки» сообщил об одном младшем офицере, что его поведение кажется подозрительным, тому предъявили чисто фиктивное обвинение — только ради того, чтобы посмотреть на его реакцию. Оказалось — и это вовсе не было редкостью, — что донос «политработника» вызван исключительно личной неприязнью и что молодому офицеру, имевшему кроткий нрав, и в голову не могло прийти устраивать заговоры против всесильного комиссара. Анонимки с разоблачением отдельных лиц, где те обвинялись в контрреволюционной деятельности, поступали довольно часто, и комиссары, боясь за собственную безопасность, скорее были готовы осудить невиновного, нежели рисковать своим положением из-за снисходительности или чрезмерно щепетильной заботы о справедливости.

Между главой «ячейки» и комиссаром стоит промежуточный класс так называемых политических руководителей — политруков. Он не обладает авторитетом комиссаров, но представляет собой ступеньку к ним. На политруках лежит обязанность следствия и контроля, но их главная задача — прочнее связать как можно больше новообращенных с Коммунистической партией. Вся власть большевистского правительства основана на прилежании, рвении и, надо добавить, беспринципности этих разнообразных коммунистических чинов. Ячейки получают громадный объем всяческих инструкций, пропагандистских брошюр и листовок, и они обязаны следить за тем, чтобы эта литература распространялась среди красноармейцев и местного населения. Но ее мало читают, так как заезженные пропагандистские фразы уже набили солдатам и крестьянам оскомину. Изначально предполагалось, что в итоге бесконечного повторения таких слов, как «кровососы», «буржуи», «классовая борьба», «кровопийцы капиталисты и империалисты» и так далее, удастся заронить хотя бы некоторые идеи в умы слушателей и выдать их за чистую монету. Но результаты оказались практически ничтожны. Это говорит о скрытом уме русского крестьянина и рабочего, о том, что, несмотря на все эти усилия, члены партии насчитывают не более полумиллиона человек, половина из которых, если бы могли выбирать, стали бы кем угодно, только не коммунистами. Пропагандистские листовки используют в основном, чтобы заворачивать в них селедку и скручивать папиросы, так как солдатам до сих пор выдают небольшое количество махорки (похожий на перец табак, излюбленный русскими солдатами).

Единственный положительный результат, которого добилась вышеописанная пропаганда, — это разжигание ненависти и чувства мести ко всему «буржуазному». Само слово «буржуазия» так же чуждо русскому языку, как и английскому, и в представлении обычного русского солдата «буржуазное» — это все то, что он не в состоянии охватить своим умом. Однако, умело связав идею «буржуазии» с идеей богатства и земельной собственности, большевистские агитаторы эффективно сыграли на ней.

И тем не менее даже эти понятия проникли не так глубоко, как можно было бы ожидать, учитывая затраченные труды. Широкая пропаганда возможна только в городах и в армии, а армия в конце концов составляет лишь очень небольшой процент от крестьянства в целом. Подавляющее большинство крестьян живет по своим деревенским домам, и большевистская пропаганда и администрация не выходят за пределы ограниченного района по обе стороны от редкой сети российских железных дорог.