Британская военная экспедиция в Сибирь. Воспоминания командира батальона «Несгибаемых», отправленного в поддержку Колчака. 1918—1919

Осматривая разрушения, возникшие во время уличных боев в Перми, мы встретили группу бойцов Красной гвардии, которые перешли линию фронта у Глазова и сдались генералу Гайде. Их выстроили в четыре ряда на рыночной площади, чтобы сделать перекличку. Я разглядывал их лица и общий вид и пришел к следующему заключению: если мировой прогресс зависит от таких людей, как эти, мир идет по очень плохому пути. Среди них были киргизы, монголы, татары, китайцы вперемешку с русско-европейского вида крестьянами, рабочими и другими элементами преимущественно самого низкого сорта, но с достаточной долей «старых солдат», что могло сделать их грозной силой. Мне вдруг пришла в голову странная идея, что я хотел бы поговорить с этими людьми. Это предложение, сделанное почти одним жестом, было серьезно воспринято моим офицером связи, полковником Франком, который побеседовал на эту тему с комендантом станции, полковником Николаевым. Сначала тот воспринял мое желание в штыки, но, когда понял сущность моей просьбы, согласился и организовал мне встречу в лагере в шесть часов следующего вечера, 22 апреля. На всех встречах, которые я проводил, это было моей привилегией, но данный случай был особенным. Большевицкие солдаты стояли и слушали меня с большим вниманием и огромным интересом. Один или двое оказались моряками, а несколько других немного понимали английский, что можно было заметить по тому, как они шепотом поясняли некоторые пункты моей речи своим соседям. Мадам Франк переводила и на прекрасном русском разъясняла каждый пункт. Она была великолепна. Когда она повторяла мои слова о том, что их необработанные поля, разрушенные дома, поруганные женщины и убитые дети не зверства чужеземных врагов, а дело их собственных рук, войны русских против русских, по их испещренным шрамами лицам текли слезы. Очевидно, что эти люди чувствовали себя обманутыми и готовы были добровольно попытаться исправить вред, причиненный ими в прошлом. Некоторые сразу же сами предложили свои услуги, чтобы помочь родине восстановиться от разрушений и передать в руки закона тех, кто привел их к безумию, но полковник Николаев попросил их не забывать, что их преступления очень тяжелы, и только время сможет смягчить горечь потерь и вылечить раны, нанесенные их деяниями. Некоторые просили, чтобы было учтено, что в душе они не большевики. Что их силой заставили вступить в Красную армию, из которой они не могли дезертировать, пока их деревни не захватила армия Колчака, поскольку их семьи в полном составе держали в заложниках, и в случае их «неправильного» поведения они были бы вырезаны. По их уверениям, такое происходило во многих случаях, когда семьи оказывались в руках большевиков.

В то время в Перми цена рубля равнялась примерно одному пенни. Моим офицерам и солдатам платили из расчета 40 рублей за один фунт. Лагерь военнопленных находился на расстоянии полверсты, встреча продлилась один час пять минут, а наемные дрожки стоили 100 рублей. Все остальное в той же пропорции. Например, обычные сигареты стоили по рублю за штуку. Если бы я выкуривал двадцать штук в день или столько уходило бы на меня и моих многочисленных посетителей, это стоило бы половины моего полковничьего жалованья. Конечно, было неправильно устанавливать обменный курс в Харбине или во Владивостоке, за 5 тысяч верст отсюда, и ставить фронтовых офицеров на грань бедности, ничуть не лучшей, чем та, в которой оказались местные люди, потерявшие все во время революции. Я не могу предложить решения, но совершенно неудовлетворительно, когда получаешь свой рубль по курсу 6 пенсов, а тратишь по курсу 1 пенни. Куда больше! Если бы мне платили фунтовыми банкнотами или соверенами, я получал бы в Перми около 200 рублей за каждый! При большевицком правлении зарплаты были увеличены, но цены стали такими, что одна из просьб, которую мы должны были передать Омскому правительству от лица рабочих, состояла в том, чтобы сделать зарплаты и цены такими, как при старом режиме.