Брюнетка в клетку

— На журнале, — бормотнул Альберт. И уже более внятно пояснил:

— На каком-то старом журнале. Милиция решила, что отец начал выкладывать из сундука вещи, и тут… Крышка упала. Там на ней такая металлическая скоба, она вонзилась ему прямо в затылок.

— Какая гадость! — с отвращением сказал Шубин.

Альберт с Жидковым посмотрели на него с неудовольствием.

— Вам стоит выбрать для себя что-нибудь другое, — поспешно сказала Лариса, сообразив, что он имеет в виду шампиньоны.

И тут раздался робкий голос профессора, который спрашивал, не может ли он уже сделать заказ.

— Да, да! — воскликнула пристыженная Лариса. — Сейчас мы все выберем для себя еду.

— И много Макар успел выложить из сундука вещей на пол? — не отставал Жидков. Он уже вошел в раж и решил докопаться до истины во что бы то ни стало. — Кстати! Может быть, и эту самую записку, о которой ты упорно не хочешь говорить, он тоже достал из сундука?! Что, если этой записке лет сто? Или хотя бы лет двадцать?

— Это новая записка, — коротко ответил Альберт и неожиданно добавил:

— Там еще была лента. Или, точнее, бант.

Он замолчал, потому что к столу приблизился все тот же официант с блокнотом и карандашом наперевес. Официант уже взял себя в руки, но все-таки старался не смотреть на Шубина, уродующего красивое меню в кожаной обложке.

— О! — оживился профессор О'Нейл. — Я очень проголодался. Можно заказывать?

Он принялся перечислять блюда, обращаясь непосредственно к Ларисе. Когда дело дошло до жюльена, она с тревогой спросила:

— Вы уверены, Джеймс, что хотите грибов?

— Хочу, — подтвердил профессор.

— В России их плохо готовят. — Она понятия не имела, как Шубин отреагирует на это. — Не грибы, а дрянь какая-то получается.

— О! — удивился ирландец. — В ресторане при гостинице сегодня утром я ел очень хорошее грибное блюдо.

— Наверное, там повар — иностранец, — не сдавалась Лариса.

— Я все-таки рискну.

— Ненавижу приезжих, — громко сказал Альберт. — Если уж тебя потянуло в великую страну, то будь любезен говорить по-нашему.

— Да-да, — пробормотал Жидков. — Индия тоже великая страна. Когда соберешься туда съездить, не забудь выучить хинди.

— Это две разные вещи, — надменно ответил Альберт. — Даже глупо сравнивать. Что такое Индия? Жара, коровы на дороге да сандаловые палочки… У нас же — Ломоносов! Менделеев! Пушкин с Лермонтовым!

— И этот еще, — вставил Шубин. — Который «Ширли-мырли» снял. Хороший режиссер. Мы в кондитерской все его очень поддерживаем.

— Мы с тобой говорили про вещи, которые Макар успел достать из сундука. — Жидков упорно возвращался к главной теме дня. — Что там был за бант? Ты сказал: там был бант.

— Ну… Бант. Из красной капроновой ленты. Девочки в косы вплетают такие ленты, А что?

— Анечкин, наверное, бант-то? — уточнил Жидков. — Раз он в сундуке лежал?

Лариса не знала, кто такая Анечка. Однако, услышав это имя, Альберт как-то весь съежился, утратив апломб, и теперь уже не только залысины, а весь его высокий лоб от выступившего пота сделался влажным.

— Какая разница? — ответил он и, схватив вилку, принялся крутить ее в руках. — Отец копался в сундуке, ну и что? Сейчас не имеет никакого значения — что он искал.

— Зависит от содержания записки, — не согласился Жидков. — Может, там было написано: «Верни мою старую шляпу, а то убью». Это подозрительно, Альберт, что ты стырил записку. Учти, моя мать так распалилась, что обязательно настучит на тебя в милицию.

— Мы же семья! — возмутился Альберт. — Как это — настучит?

— Да вот так и настучит. Один из членов семьи умер не своей смертью, и нам хочется знать — почему.

— Я не могу сказать… — Пот потек со лба Альберта тоненькими струйками, пришлось промокнуть его салфеткой. — Эта… Эта записка порочит папу.

— Порочит? — изумился Жидков.

Лариса была уверена, что он изумился искренне. Вероятно, Макар Миколин жил праведной жизнью и ни в чем порочном никогда не был замечен.

— Не записка, а отвратительная инсинуация, — продолжал Альберт. — Я ее уничтожил.

— Вот уперся, — процедил Жидков. — Ну, уничтожил. Но содержание-то помнишь!

— Тебя оно не касается.

— Один — ноль, — неожиданно сказал Шубин, сделав отмашку салфеткой, словно флажком. Оказывается, он внимательно следил за перепалкой, но до сих пор не подавал виду.

Официант принес еду. Лариса видела, как обрадовался профессор О'Нейл, который, вероятно, проголодался и скучал за столом, где все говорили на незнакомом языке. Ларисе, конечно, следовало сесть рядом с ним и полностью переключиться на английский, но она не могла себя заставить. Полноценного общения все равно не получится. Кроме того, ее сейчас гораздо больше волнуют обстоятельства смерти Макара Миколина.

Непонятно, в какой момент ей это стало интереснее. Ведь, по сути, она выполняет совсем другое задание, выполняет с трудом. И вдруг живой интерес к какому-то явно уголовному делу. Тем более что это ее впрямую не касается, ей совсем не обязательно влезать во все это.

Почему Альберт упирается? Может быть, в пресловутой записке содержалось что-то, порочащее его самого?!

Официант закончил сервировать стол и любезно молвил:

— Приятного аппетита.