— Это он оставил? — поинтересовался Уманский, взял мисочку в руки и опасливо понюхал. — Фу. Что бы это могло быть?
— Я знаю, — дрожащим голосом ответила впечатлительная Маргарита. — Это черная метка! Вероятно, он дает понять, что я тоже умру. Вы слышите? Я — умру.
— Ну, это-то не вопрос, — пробормотал Уманский. — Другое дело — когда и отчего. Кстати, а почему вы решили, что это ТРСТР?
— Ну… Он был странный. Не такой, как человек.
— Бестелесный?
— Нет, телесный-то он телесный, — принялась сбивчиво объяснять Маргарита. — Но у него есть рыльце.
— Что у него есть? — не понял Уманский. — Какое рыльце?
— Свинячье, — застеснялась она. — Страшненькое.
— А кроме рыльца, вы что-нибудь разглядели?
— Глаза. Такие ужасные, потусторонние глаза, невменяемые прямо. Я вся дрожу!
— Ложитесь в постель, я тут похожу дозором некоторое время, — сказал Уманский. — Завтра во всем разберемся.
— А как же это? — Маргарита показала на миску с золой.
— Это я возьму с собой. Не думаю, что оно вам на что-то пригодится.
Маргарита не стала протестовать и молча заперлась в комнате. Уманский вошел в кухню и поставил золу на стол, а потом плотно укупорил ее обнаруженной в ящике пищевой пленкой. Миска перестала вонять. Тогда он вернулся к двери, высунул голову в коридор и воровато огляделся по сторонам. Все было тихо. Он открыл холодильник и достал оттуда колбасу.
Именно в этот самый момент по лестнице на первый этаж спустилась Лариса. Походка у нее была легкой, и шла она босиком, поэтому Уманский ее не сразу услышал. А когда услышал, заметался влево-вправо и в конце концов забрался под тот же самый стол, где недавно сидел Шубин.
К слову сказать, этот стол был единственным убежищем на просторной и чистой кухне. Скатерть, расшитая петухами, хорошо скрывала всякого, кто имел желание спрятаться. Лариса, подгоняемая чувством справедливости, протянула руку к холодильнику и тут, в свою очередь, услышала четкие шаги. Кто-то двигался по дому, совершенно не таясь. «Фаина!» — мелькнула в голове у Ларисы страшная мысль. Она присела от страха. Обежала глазами помещение и остановилась на свисающей вниз скатерти. Встала на четвереньки и быстро пошла под стол.
Головой приподняла скатерть и сразу же увидела скрючившегося под столом Уманского. Хотела закричать, но он сделал быстрое движение и закрыл ей рот ладонью. Потом схватил за шею и втянул в свою «пещеру».
Они не успели сказать друг другу ни слова, как в кухне появилась Капитолина в пижаме цвета фуксии. На голове у нее красовались наушники, а к поясу был прилажен плеер. В руке она несла книгу. Вероятно, включенный здесь свет ее немало удивил. Она шевельнула бровью, но наушники не сняла. Постояла некоторое время на месте, потом направила свои стопы к холодильнику. Достала оттуда масло, сыр, баночку паштета и вареное яйцо — все, на что не польстился Вольдемар.
Лариса подумала было, что гувернантка все-таки сломалась и решила тайком от Фаины подкормить детей. Не тут-то было! Чудовище достало вилку и принялось за еду. Оно жевало и притопывало ногой, вероятно, в такт той музыке, которая звучала в наушниках. В другой руке у чудовища была книга, от которой совершенно точно невозможно было оторваться. Лариса почти что легла на поя, чтобы прочесть название. Это был «Артемис Фаул», которого Капитолина накануне отняла у мальчишки. Ах, лицемерка!
Уманский тихонько кашлянул, и Лариса сжалась от страха. Однако ничего не произошло — Капитолина никак не отреагировала. Тогда он наклонился к самому уху своей соседки и прошептал:
— Проголодались?
— С чего вы взяли?
— Вы ведь тоже хотели залезть в холодильник.
— Не для себя. Я думала отнести что-нибудь детям.
Уманский, в общем, задался той же целью, но говорить об этом не стал. Еще чего! Получится, будто бы он хочет стать героем в ее глазах. А еще она может подумать, что он соврал насчет детей и пришел сюда просто потому, что у него заурчало в животе.
Капитолина продолжала поглощать пищу, причем делала это неторопливо и с удовольствием.
— Сволочь, — прошептала Лариса. — Надо же иметь такие нервы!
— Зато она очень сексуальная, — возразил Уманский. — Видите, какие у нее стройные ножки?
— Ножки?! — возмутилась Лариса. — Ну, знаете! У человека, который морит своих подопечных голодом, не может быть ножек.
— Она, конечно, строга не в меру. Но глубоко внутри у нее сидят эдакие чертики… Вы замечали, как она иногда выпячивает губки?
— Вы извращенец.
— Смотрите, смотрите, у нее педикюр. Кажется, я теряю голову.
— Мужчина, теряющий голову от педикюра, достоин сожаления.
— Просто вы не такая, поэтому придираетесь к девушке.
— К девушке?! Да ей лет сорок.