Однако Клинкострём, человек штатский, сколько ни таращился в подзорную трубу, ничего не мог различить в густом пороховом дыму, смешавшимся с утренним туманом. Непонятно было, где свои, где чужие, поскольку бой от дороги переместился в лес, где всё окончательно перемешалось: русские драгуны и драгуны Шлиппенбаха, ингерманландцы и гренадеры Кнорринга.
— А вон и царский павлин, Меншиков! — указал Левенгаупт, на царского любимца.
Клинкострём, точно, увидел. В пурпурном, развевающемся на ветру плаще, Меншиков вёл в конном строю в помощь ингерманландцам и невцам сибирских драгун.
Из леса драгуны могли выйти только густой колонной, а меж тем шведы успели повернуть русские пушки и ударили в упор картечью. Под Меншиковым упала лошадь, драгуны попятились. Левенгаупту было ясно, что нужен последний натиск, чтобы загнать колонну Меншикова в лес.
Но в этот момент адъютант, обернувшись влево, вдруг тревожно воскликнул:
— На просёлке русские, мой генерал!
Левенгаупт, однако, уже и сам ясно видел, что в полутора верстах от поля баталии, по заброшенной дороге, не прикрытой шведами, из леса выходит и спешивается конная русская пехота.
— Разведка доносила, что та дорога в слякоть непроходима! — сердито бросил Левенгаупт адъютанту.
Меж тем тысячи зелёных фигурок все выходили, выходили и выходили из леса.
«Впрочем, пока они разберутся и построят правильную линию, здесь всё будет кончено! — подумал Левенгаупт. — А затем я заверну драгун Шлиппенбаха и гренадер Кнорринга на нового неприятеля. Дайте мне только час, один час...»
Но русский генерал не дал этого часа. К своему немалому удивлению, шведский командующий увидел, что, так и не выстроив правильный строй, который полагался линейной тактикой, выходящая из леса пехота русских попросту густой толпой повалила выручать попавшую в беду колонну Меншикова.
Русским генералом, который не дал Левенгаупту желанного часа, был Михайло Голицын, ехавший в авангарде правой колонны, впереди своих любимых семёновцев. В этом гвардейском полку он начинал некогда свою службу под Азовом, с семёновцами брал Шлиссельбург и уже который год был бессменным командующим вторым гвардейским полком русской армии. Ежели в Преображенский полк брали великанов под стать самому царю, то в Семёновский полк брали людей хотя и невеликого роста, но хватких, крепких и расторопных, каким был и сам князь Михайло.
«Неважно, что ростом не вышел, был бы умом не обделён...» — говаривал князь при зачислении дворянских недорослей в свой полк. У семёновцев с самого основания полка были свои привычки: там, где преображенцы шли мерным шагом, семёновцы — бегом, где преображенцы стояли щитом, семёновцы рассыпались цепью, словом, то был полк так называемой лёгкой пехоты, скорый на ногу, лёгкий на подъём.
Выскочив с разъездом на лесную поляну, князь Михайло сразу определил, что колонна Меншикова неожиданно атакована на марше и что шведы вот-вот загонят её в лес. И хотя он недолюбливал светлейшего и почитал его главным своим соперником по воинской удаче и славе, однако и на минуту не задумался: подать аль не подать сикурс Меншикову? Более того, каким-то неопределённым, развившимся за долгие годы войны чувством князь Михайло сразу уловил, что сейчас решают минуты, и, не построив семёновцев в правильную линию, повёл их в атаку. Заходил-то он сейчас во фланг и в тыл шведам, правильно рассчитав, что, поставленные между двух огней, шведы не выдержат. И впрямь, не ожидавшие атаки с тыла гренадеры Кнорринга ударились в бегство, и князь Михайло вместе со своими гвардейцами отбил захваченную русскую батарею, пушки эти снова повернули против шведов, и весь их левый фланг был за какие-нибудь полчаса разгромлен наголову. Правда, Шлиппенбах успел-таки в порядке отвести своих драгун и выстроил их для новой атаки. Но к этому времени возглавляемые самим Петром преображенцы и астраханцы стремительно прошли через лес и, построив правильную линию, приняли на себя конную атаку. Шведская кавалерия была встречена столь жестоким огнём, что драгуны Шлиппенбаха смешали ряды и завернули назад, так и не врубившись в русскую пехоту.
— Распорядись играть общее отступление авангарду! — приказал Левенгаупт адъютанту. И, обратившись к Клинкострёму, добавил: — Говорят, господин дипломат, вы большой любитель театра. Ну что ж, вы видели первый акт воинской драмы. Отправимся же на главную позицию и узрим главное действие.
— Да, это интереснее, чем Расин в Дроттингхольском театре! Но надеюсь, поворот театральной сцены будет в наших руках! — Легкомысленный дипломат тряхнул буклями версальского парика и поскакал вслед за генералом, заранее представляя, какими красками опишет он в салоне принцессы Ульрики Элеоноры полное превратностей сражение.
А Левенгаупт уже забыл о своём спутнике, весь поглощённый новыми заботами и соображениями.