Бродячая Русь Христа ради

При виде всего разом открывшегося в поразительной красоте и неожиданности вся масса богомольцев встала на колени и шептала молитвы. Слышались вздохи, оханья, местами всхлипыванья, отрывочные слова молитв с упоминанием имени угодника, Царицы Небесной Казанской, Тихвинской, Неопалимой купины. С горы доносился неясный гул стоустой молвы.

По горе в разнообразных направлениях тянулись густые ряды богомольцев, выступивших из подмонастырской слободы на дорогу в обитель.

Обозначились каменные лавки вблизи монастырских стен и в самых стенах; серая шевелившаяся там же масса народа, гудевшая на тысячу ладов, все сильнее и сильнее по мере приближения к ней. Тянулись приглядные дома монастырской слободы, рассыпавшейся под самой горой, мелькали, поразительно много и часто, вывески питейных домов. Белелась слободская церковь и опять часовни.

Потянулась березовая аллея. Стали попадаться встречные группы.

В одной - слышится громкий, резкий голос монаха, в поучающем тоне обращенный к богомольцу:

- По великому стечению народному благословлено на завтра четыре литургии: две ранних, одна средняя и поздняя в соборе. Ныне два всенощных бдения: одно соборным служением в большом храме, другое -для избранных, по тесноте преподобницкой церкви, у мощей угодника.

Владыко выходить будет ко всенощной в большой собор. Литургию с отцом архимандритом и с благочинным сам совершать будет в большом же соборе, - отвечал монах на вопрос спутника своего.

Говорил он с тем резким выговором, который характерен в духовенстве великорусских губерний как вероятный остаток подражания высшим иерархическим лицам, не так еще давно и в большинстве уроженцам Малороссии и воспитанникам Киевской академии.

Надвигались новые встречные группы с новыми разговорами:

- Ныне ради благообразия и благочиния не благословлено разбивать питейные палатки на ярмарочной площадке: отведены места к реке. Прежние места сданы блинницам.

- Указ о том из консистории вышел, - басил в ответ молодой послушник в колпачке и подряснике, подпоясанном широким кожаным ремнем с железной бляхой.

Толпы до того загустели, что движение впредь новых сильно затруднялось. Проезжая дорога превратилась в пешеходную - и это не помогло.

Встречные телеги и возы двигались взад и вперед, по-видимому без всякой надобности. Крики «Поберегись!» сливались с лошадиным ржанием. Под ногами то и дело шныряли жеребята-стригунцы, увязавшиеся за матерями в поповских и крестьянских телегах.

В одном месте скрипели уже старческими голосами слепцы-странники, уставившись над деревянными чашечками. Девки и бабы в красных ситцах то и дело подвертывались под оглобли проезжей телеги и неистово взвизгивали и отругивались.

Под монастырскими стенами хаос был непроглядный. По огромному широкому монастырскому нагорью народ поднимал гомон и колыхался волнами, как вздутое ветрами море.

Купцы развязывали возы и раскладывали товары, некоторые успели уже подвесить и низко приспустить с крышки лавок красные полинялые лоскутья кумача в ознаменование продажи здесь красного товара. Шла у них перебранка со своими приказчиками и соседями. Кое-где возились еще с досками, немилосердно стукая обухами топоров и молотами.

Сновали одиночками и, стоя артелями, кланялись и вытягивали просьбы жалобными голосами разные роды нищей братии.

Носили икону, грубо требуя посторониться. Везли на тележках калек: безногих и со сведенными руками, без носов, без ушей и без шапок.

После многих усилий, толчков, пинков и ругательств, с трудом удавалось достичь до святых врат, ведущих на монастырский двор, заметить перед вратами две часовни: одну направо, другую налево. Удалось видеть в самых воротах две лавки с литографическими видами монастыря, с деревянными и металлическими крестиками монашеского изделия, с четками и поминальными книжками, с фотографическими карточками архиерея и архимандрита, с бумажными и на дереве иконами преподобного соорудителя обители.

Грамотные могли разглядеть и прочесть над входными воротами начертанную крупными славянскими буквами под Всевидящим Оком надпись: «Се врата Господня - праведнии внидут в онь».

Глава III

Смолкал народ, выходя из ворот на монастырскую площадку, уложенную плитами. Через толстые стены базарный говор не проникал, и при этом быстром переходе и резком несходстве ярко выказывались благоговейная тишина и привычное рассчитанное уважение к святому месту.

Приготовление и расположение к молитве были слишком очевидны и понятны: собрались все слепо и беззаветно верующие, угнетенные и несчастные, бедные и скорбные, желающие успокоить душу и помолиться. Не только не лишними, но и очень кстати были тут, у самых святых ворот, на углу, сидячие слепцы, воспевающие о бренности жития и о трудности благочестивых подвигов, - слепцы, откупившие себе это бойкое место у монастырских властей целой артелью за двадцатирублевый вклад, и другие, сидящие у самой паперти, заплатившие еще дороже.