Бродячая Русь Христа ради

Колокол гудел так, что вблизи, под колокольней, можно было чутко различать крепкий стук большого телепня в толстые и звонкие края «Борисовича». Звонари чувствовали, как ходнем ходила колокольня, потрясаясь от учащенных и сильных ударов двух человек разом. На колокольню, по обыкновению, набилось много народу, преимущественно ребят; «малые» архиерейские певчие были все тут, налицо. Они дрались и бранились с чужими.

Гулко гудел колокол и далеко разносил благовест по монастырской долине и полям. Верстах в 10-15 поднимал он стариков с печи для крестного осенения и молитвы и срывал у проезжающего через ту деревню почтового ямщика замечание, обращенное к почтальону:

- В монастыре ударили. Завтра у них большой-разбольшой праздник. А ярмарка такая, что нет ее веселей. Вот как бы не жизнь эта почтовая каторжная, сходил бы туда погулять. Несчастный я человек на сем свете!

Счастливые люди, добравшиеся до монастырских церквей, видели, как, опираясь на палку, со смиренно-задумчивым видом, прошел в собор архимандрит, против своего обыкновения, в алтарные двери, а не в западные, где прежде приготовлялась ему встреча и где он по-архиерейски облачался в мантию со скрижалями и входил с пением «Достойно». Видевший все это богомол, обгонявший по дороге странников, насмешливо улыбнулся. Не скрыли улыбки «большие» архиерейские певчие, которые поспешили занять правый клирос.

Благовест долго не прекращался. Оглушал он и рассыпался по горам, окрестностям по малому счету полчаса времени, пока не показалась на парадном крыльце келий седая постная фигура в черном клобуке, но светлой рясе, поддерживаемая под руки с обеих сторон дюжими молодцами. Начался звон «во вся» - во все колокола, сколько ни было их на длинной, в четыре отделения, колокольне. Начался тот звон, в котором мелкие колокола не попадают под тон и в такт с большими и выходит нескладица и неурядица, имеющая, впрочем, известную оригинальность так называемого ивановского (московского) звона, в отличие от согласного, очень поразительного и приятного ростовского звона.

Началась всенощная - торжественная, трехчасовая монастырская - самая любимая русским народом церковная служба, а на Вербное воскресенье, Рождество Христово, Св. Пасху и Воздвиженье ни с чем не сравнимая. Утреня как молебствие с восхвалениями Божиих деяний, исполненная разнообразными молитвенными возглашениями, совершенно понятна самому простому уму и потому в особенности охотно посещается.

Глава IV

Когда знакомый нам богомол вступил на святое крыльцо, паперть и соборная церковь были набиты битком: народ стоял непробивной стеной, которая только изредка колебалась. При этом крайние с трудом устаивали на ногах.

Колебалась народная масса оттого, что в то время происходило каждение церкви. Рослый дьякон с длиннейшей свечой в руках, намеренно, в общее удовольствие щеголял «посадкой и выходкой» и прокладывал путь. Богомольцы готовно и благоговейно уступали место и, кланяясь, оставляли для прохода дорогу, которая тотчас же и замыкалась, когда иеромонах с кадилом, в клобуке и ризе проследывал за дьяконом, поторапливаясь кадить и кланяться, и путался на ускоренном ходу в длинных полах своего подрясника.

Казалось, не было никакой возможности пробить народную стену и пробраться вперед. Однако опытные приемы брали свое. Втирая свое сухое правое плечо в промежутки чужих, рядом стоящих, опытный богомол завоевывал на вершок места. Приспуская левое, он нагибался и, быстро выпрямляясь, протискивался весь уже на целую четверть аршина, с тем искусством и ловкостью, которые оставляли его без упреков задних и противодействия передних.

То и другое началось только, как он, обольщенный и обнадеженный победой, злоупотребил локтями и начал поторапливаться к западным дверям. Для того он усердно втискивался и потряхивал при этом головой с длинными волосами. Не спасли и они.

В Божьем храме всякий чувствует себя равным всем и на своем месте, которое отнять никто не вправе и не в силе. Неравенство остается лишь за теми, кто пришел позже, а стало быть, обязан непременно оставаться назади. Пришедшие раньше и завоевавшие, и выстоявшие себе, несмотря на множество препятствий по распоряжениям клириков, переднее и удобное место, понятным образом ревнивы к нему, раздражительны на толчки и бранчливы на поползновения запоздалых и задних.

- Приходил бы раньше, стоял бы у самого иконостаса с певчими.

- Здесь места непокупные. Здесь все равны, будь ты хоть сам губернатор.

- Не торгуйся, пожалуйста.

- Я сам тебя так двину, что не вздохнешь и дома не скажешься!

Вот те всегда неизбежные замечания и восклицания, которые обязательны во всякой церковной тесноте и которые, конечно, всякий слыхал.

Стройными переливами, с передачей стихов с одного клироса на другой, разносился по церкви умилительный псалом «Благослови, душе моя, Господа».