Бродяга. Путь ветра

Беда была в ином: он убил там, где вполне мог без этого обойтись – без смысла и необходимости. И не первый раз.

И еще одно: дорога – которую так же, без смысла и необходимости, топтали его сапоги – перестала быть Дорогой. Перестала уже давно.

Наскоро схоронив убитых, Ян вышел на большак и с минуту раздумывал – куда идти? И какая, собственно, разница?

Потом, словно вспомнив что-то, зашагал на запад, к городу.

Туда, откуда пришел.

* * *

Дорога, не имеющая конца, лишена и смысла.

Альват-Ран Вэйле

По вечерам проспект Золотых Львов был почти таким же, как полтора столетия назад, когда Эмми Тамр еще был империей, а Кэйм-Батал – ее столицей. Фонари заливали мостовую мягким теплым светом, игравшим на серебре пряжек, эфесах мечей и кирасах стражи, на застежках плащей местных гуляк – и граждан вполне солидных, которые просто возвращались домой в сумерках и зашли по дороге в «Изобильную Лозу», пропустить по стаканчику динвальского и вспомнить добрые старые времена. Времена, когда народу в таверне было вдвое больше, когда вместе с вином душу грели свирель, скрипка и бронзовокожие танцовщицы из Лэлим-Дэйна… да и вино тогда было – не чета нынешнему…

Но Яну там было бы нечего делать даже тогда.

Очередной патруль миновал его, в упор не заметив. Почему-то последнее время Бродягу это не радовало – напротив, создавало острое и очень неприятное ощущение собственного отсутствия.

Поправив суму, Ян направился к вывеске в виде щита, стебельчатая вязь на котором складывалась в три слова: «Клинки и кольчуги».

Остановившись перед узкой кованой дверью, он потянулся было к молотку, но заметил: не заперто. Более того – меж дверью и косяком оставалась тонкая, с волосок, щель.

Дверная ручка, выкованная наподобие рукояти меча, удобно и, как всегда, непривычно легла в ладонь, оказавшись неожиданно теплой. Из-за двери послышалось:

– Заходи, Йиссен.

Йиссен – «Ветер» – его называли только двое: Линн Квелль, лучший оружейник столицы, и его брат Антар, мастер Школы Торинга – наставник Яна, отдавший за ученика жизнь.

Линн сильно изменился за эти годы. Волосы, которые он подстригал не так часто, как стоило бы, стали заметно реже, а седина в них – намного гуще. Тонкое осунувшееся лицо изрезали морщины. Он, как и прежде, брился каждое утро, но к полудню щетина пробивалась вновь – жесткая, поблескивающая серебристой проволокой. На руках четче проступило переплетение жил. Только рост да ширина плеч напоминали прежнего Линна, да еще глаза – за толстыми стеклами громоздких очков – оставались теми же: молодыми, небесно-синими.

Он не удивился – как не удивлялся и сам Ян тому, что заблаговременно открывала ему Дорога. Не сказал ни слова – лишь улыбнулся и жестом пригласил пройти.

– Как ты? – спросил он тихо, проводив Бродягу в уютную маленькую кухню.

– Неплохо, – отозвался Бродяга чуть торопливо. – Садма, Сероземье, Тиндевальское нагорье…

«Война, проклятие Вэйлэ, моровые поветрия», – повторило шепотом эхо, невесть как приютившееся в кухоньке, где и двоим-то было тесно. Ян прислушался и грустно улыбнулся:

– Все как обычно, Мастер… как обычно, Линн. Только устал я очень. Долгая выдалась Дорога.

Линн поднял кустистые седые брови. На огне запел закопченный чайник. Хозяин, опережая гостя, шагнул к столу и смахнул крошки в ладонь. Улыбнулся:

– Я нынче один на хозяйстве. Перекусим, чем есть. Гленна уехала дочери помогать – я дед… со вчерашнего дня.

На столе появились две узорчатых пиалы, хлеб, мед в глиняной миске. Повеяло домом. Молча сели за стол, в тишине посидели минуту, прежде чем приступить к трапезе – тоже молчаливой. И только когда оба допили до половины ароматный травяной настой, Линн проговорил:

– Дорога меряется не ногами – да и не головой, пусть на ней и серебряный обруч. Сердцем ее меряют, Йиссен. А ты свое словно оставил где-то... Тяжело, поди, без сердца?

И тогда заговорил Ян – да так, что уже не мог остановиться.

Хозяин слушал молча – только время от времени наполнял пиалу Бродяги.

– Я ушел… Не знаю, почему, – закончил Ян. – Тогда я думал, что возвращаюсь на Дорогу. А оказалось – Дорога оставила меня с того самого утра… Горько мне, Линн. Горько и пусто.

Линн молчал. Тени – светильники в углах комнаты зажглись сами – сделали морщины на лице оружейника резче. За окном стихал гомон толпы, замирали шаги – город, устав от себя, засыпал.

– Какая она? – неожиданно спросил Линн.

– Нежная – и сильная, – тихо проговорил Ян. – Красивая – и иногда страшная. Похожая на ветер – и на пламя. И еще… еще – на летнее солнце…

Эхо, клубочком свернувшееся в углу под светильником, вздохнуло – за миг до того, как это же сделал Линн.

– Возможно, ты тогда пришел к повороту, Йиссен. Там могла начаться новая страница твоей истории – написанная не только тобой. И Дорога твоя стала бы иною. Скажи… ты выбрал то, что больше ценил? Или – просто отказался выбирать?

Ян задумался. Потом промолвил, не отрывая взгляда от пиалы:

– Я выбрал то, к чему привык. И ушел от того, чего испугался.

– «Дорога, не имеющая конца…» – произнес тихо Линн.