Бродяга. Путь ветра

Раньше Ян видел такое лишь однажды, в детстве, когда бродячий волшебник таким Словом остановил землетрясение, погубившее его родителей.

Теперь вот довелось снова.

Но если там, в Приморье, волшебник по имени Гэлвэн отдал свою жизнь, чтобы спасти чужие, – здесь жизнь была отдана ради смерти.

Его, Яна, смерти.

* * *

День выцвел, вмиг превращаясь в сумерки. Пепел заскрипел на зубах. Запах гари, усилившийся после дождя, стал еще острее – повеяло погребальными кострами Лаор-Тэйи, послышался отдаленный удар колокола. Багровая мгла, сухая и жгучая, возникла ниоткуда, окутывая со всех сторон. Сгустилась, обдавая жаром; заплясала вокруг, сошлась над головой куполом, отрезав небо и весь остальной мир.

«Как глупо», – успел подумать Бродяга. И еще: «Как не вовремя».

Непройденной осталась Дорога, ненайденной – Мари, нерешенной – загадка...

«Не время», – мысль эта становилась яснее неба, ярче пламени, напиравшего уже отовсюду, облизывая сотнями языков истончающийся покров Силы, которой укутал его напоследок обруч...

И вдруг вспыхнула жгучей холодной звездой.

«Не время».

И плевать, что умноженные Последним словом чары тэйна лаора, «огненного погребения», считаются непреодолимыми.

И Голос – так давно, со времен Дороги, не слышанный Яном – тихо подтвердил: «Не время».

Кокон Силы лопнул.

Плащ вобрал огонь, мгновение побыл им, не успев обжечь – и перестал быть вовсе, растворившись в воздухе.

Не осталось ни пепла, ни дыма, ни колдовской мглы.

Только человек, на котором вдруг истлела одежда.

* * *

Одна из тех картинок, что занозой остаются в памяти помимо воли смотрящего: глаза Энтви, выкатившиеся из орбит в предсмертной судороге и диком, невыразимом удивлении: как мог Ян выжить? Как сумел? И как смел?

И его губы, вместе с розовой пеной выталкивающие пустое, ничего уже не значащее слово:

«Еретик».

* * *

Счастлив тот, в ком не гаснет свет

Старых сказок и детских снов,

Кто не сделает зла в ответ

И не скажет жестоких слов,

Кто сумеет сдержать удар,

Даже если нет сил терпеть...

Только я слишком молод –

И слишком стар,

Чтобы это когда-то суметь...

Трактат «Третий путь», эпиграф;

последние три строки добавлены в рукопись позже

Что-то еле слышно тенькнуло, ударившись о сплавленную землю. Наклонившись над Энтви, Ян взял из холодеющиx пальцев неприметное колечко-оберег. «Не уберегло», – подумалось с неожиданной грустью. Выбросить? Негоже разбрасываться даже такими мелочами, мало ли кто найдет…

Колечко сделано из цельного куска матово-зеленого камня; вырезано, или скорее – выжжено колдовским пламенем. Сработано тонко, видны завитки папоротниковых листьев. Не верится, что Энтви взял с собой красивую вещь просто из-за того, что она красива.

Ага, вот оно что: на колечко заплетены чары. И, конечно же, именно «Зеркало возмездия» – наговор простой, сильный и почти безотказный. Мог догадаться и сам: недаром Энтви так напрашивался на удар, надеясь отразить и вернуть его сторицей.

Берёг, получается, до последнего: не использовал, чтобы отбить мертвый ветер, чуть не погиб, дожидаясь встречи с Бродягой... Не много ли чести для «пустого места»?

Ян никогда не пользовался амулетами – если, конечно, не считать обруча. Но сейчас, глядя на колечко, подумал: может, оставить? Тем более что Энтви явно готовили и снаряжали лучшие маги Совета...

Он долго смотрел на кольцо, любуясь переплетением резной листвы – и не сразу заметил, что узор складывается в надпись. А заметив, аккуратно надел кольцо на палец бывшего врага. Так он его и похоронил – рядом с руинами, поставив в изголовье обгорелый камень. Уходя, обернулся: на опушке примерещилась худенькая фигурка с грустными рыжими глазами. И представилось, как огненное перо в тонких пальцах выводило на кольце:

«Береги себя. Жду.

Твоя Лиу».

* * *

Привычную одежду начинаешь по-настоящему ценить, когда приходится надевать чужую. Когда куртка становится коробом, запястья нелепо торчат из рукавов, а брюки, висящие мешком, заканчиваются задолго до того, как начались ботинки. Когда все это надевается прямо на тело, потому что исподнее с трупов снимать оказалось донельзя противно.

И даже когда, добравшись до селения, Ян раздобыл одежду привычного размера, осталось ощущение наготы. Потому что куртка – даже из самой лучшей энгвальтской кожи – не укроет от стрелы, не откликнется на зов, не прильнет к ране, останавливая кровь…

И еще – потому что за спиной не осталось Дома.

* * *

Я думал, что умею – и люблю – спасать и хранить. В этом видел я смысл своей Дороги. А нынче доводится разве что спасаться. Да еще – хоронить... хорошо, что не друзей.

Аль, Настоящий, скажи: почему?

Тишина – только сонный всплеск речной воды…

* * *