Бронзовый лес

Доктор. Как врач могу сказать, что Ник серьезно болен. Скорее всего, это результат. некоторых злоупотреблений, имевших место в последний год, но я не стал бы исключать и последствий экстремальных трюков на склонах известного вам холма. Не мешало бы провести более детальное обследование, но я уверен, оно подтвердит диагноз, уточнив лишь пути его приобретения. Впрочем, когда человек серьезно болен, вопрос о том, как он до этого докатился, отступает на второй план. Его надо лечить.

Джеки. Для меня важны все подробности. Я знаю, кого мне благодарить, но хотела бы получить этому подтверждение.

Доктор. Человек вправе принять или отвергнуть любые предложения, в том числе, самые, что-ни-на-есть, заманчивые. Это его собственный выбор и ничей другой. Ник предпочел накачиваться шампанским, не спать много ночей, питаться всякими изысками и когда придется. Что ему мешало ложиться до полуночи и трезвым, спать не менее восьми часов, прогуливаться на свежем воздухе и грызть капусту?

Джеки. Капусту грызите сами. Я знаю, что мне надо делать, и я буду это делать, независимо от того, поможете ли вы мне или нет. Я вытащу его!

Доктор. Лучше пошлите его ко всем чертям.

Джеки. Чтобы он тут же отправился к Дороти?

Доктор (себе). А потом снова вернулся к вам? Ему что же, всю жизнь болтаться от одного берега к другому, в ожидании сладостного момента, когда посреди Атлантики его посудина даст течь? (Джеки) Что же вас все-таки заботит больше: чтобы Ник был жив, или чтобы он был жив в вашем обществе? Он должен работать, должен писать. Любая терапия, что ваша, что моя, будет бессильной, если пациент отказывается идти на поправку.

Джеки. А мы будем писать. Художника Ника Сальвадора когда-нибудь обязательно назовут «великим». В конце концов, какая разница, кто скрывается за этим именем – он или я? Я его глаза, его руки.

Доктор. И его костыли. Один человек писал прекрасную музыку, будучи глухим. Другой – прекрасные стихи, оставаясь незрячим. Жизнь можно не слышать, не видеть, но при этом чувствовать и переживать, но, сами по себе ни зрение, ни слух не дают человеку возможность переживать и чувствовать. Вы обе приложили руки к тому, чтобы Ник утратил эти качества, а без них нет художника.

Джеки. Какие только обвинения в свой адрес не приходилось слышать!.. А потом обвинитель, явившись под утро, размазывал слезы по небритым щекам и бессвязно толковал о том, что его неправильно поняли. Может, и мне выступить в роли прокурора? Вот вы, доктор, чем не объект для обвинения?

Доктор. И в чем же вы собираетесь меня обвинить?

Джеки. Поискать, так найдется. Только, боюсь суд к моим обвинениям не прислушается.

Доктор. Это почему же?

Джеки. У вас очень хороший адвокат – он вас отмажет. Мне с ним трудно тягаться – не хватает самоуверенности.

Доктор. Хотелось бы узнать – кто же это? Вдруг, когда-нибудь понадобится.

Джеки. Вы сами.

Джеки подхватывает корзину с бельем и скрывается за дверью в кухню.

Доктор. Они никогда не признаются, что испортили ему жизнь – ни одна, ни другая. Правда, мы не слышали леди Чалмерс, и надежда, пусть слабая, остается, вдруг по ту сторону Атлантики погода переменилась к лучшему? Но сейчас леди находится на днях высокой моды в Милане, где ее появление вызывает не меньший ажиотаж, чем сами Дни, и показаний дать не может.

Снаружи слышны звуки, сопровождающие подъезжающий автомобиль. Доктор спешит к окну.

Доктор. Она не в Милане!.. Вторая машина за последние две недели. Такое оживление не в сезон?..

Входит Дороти Чалмерс, чья неотразимость лишает возможности сообразить, что это – всего лишь результат усилий косметолога и кутюрье.

Дороти. Привет, паренек!

Доктор. Мадам!..

Дороти. Сидите здесь с прошлого года?.. Или нет?.. Точно!.. На вас тогда был другой наряд, еще более идиотский, чем этот. Что стоите, как баобаб?

Доктор. Почему «баобаб»?

Дороти. А он что, лежит? Одичали вы тут, на своем острове!.. Помогите даме снять пальто!

Доктор. Баобаб, и тот бы сообразил.

Дороти. Вот именно!

Доктор помогает Дороти снять пальто.

Доктор. Что вас привело в нашу глушь, леди Чалмерс?

Дороти. Я приехала за своей собственностью.

Доктор. Если вы имеете ввиду ваше судно, то оно стоит на берегу. Команда ожидает вас в баре. Я там недавно был – матросики начинают нервничать.

Дороти. Ничего, подождут!.. Вы прекрасно понимаете, кого я имела ввиду!

Доктор. С каких это пор человек считается чьей-то собственностью?

Дороти. С тех самых, Джонатан, когда расходы на него становятся крупным капиталовложением. Вы – ничья собственность, оттого вы такой унылый! Итак, Ник здесь?