Я в самолете. Встал в 8 утра, пошел к морю. Стоял, смотрел, ходил, не мог надышаться летом. Хотелось впитать его, вобрать в себя как можно больше. И думал о том, что научился жить один. Раньше физически не мог один. Помню, как на первых своих гастролях с театром в Японии не мог уснуть в номере. В результате через неделю, к обоюдной радости, поменялся с кем-то из актеров сменил свой одноместный на двухместный. Сотни поездок, командировки, гастроли, репетиции, съемки, мероприятия. Ты вроде все время с кем-то, но на самом деле один. Возвращаешься в пустой номер. Я научился так жить. Не тосковать, не метаться, не хвататься за необходимость быть с кем-то.
Так, что там было еще в августе? Три дня в Лондоне с Вадиком на открытии летней Олимпиады. Прекрасно, но мало. Оттуда улетел в Юрмалу: вел открытие старта строительства жилого комплекса. Был самый жаркий день за весь период измерений температуры в Латвии. Стоя на сцене, видел, как два человека грохнулись в обморок. Думать нечем, дышать нечем, но строить нужно.
В Павлове опять обрыв ТВ кабеля. Домработница Маша говорит: «Игорь, у вас есть какое-нибудь кино с вашим участием? Поставьте нам, хоть время убьем». Наутро пошли с папой за грибами в лес. Нашли свинушки, поганки, мухоморы, дымовики. Папа шел с палкой и нашел одну ягоду — землянику. Тут подходит Маша и кричит: «Давайте я сфотографирую, и отдадим Вадику, он у себя в газете вас нарисует». А еще она говорит Вадику, когда он приносит свежий номер «ОК!»: «Люблю читать твои проповеди на первой странице». Это о письме редактора.
В 2 дня был на сборе труппы в МХТ. Олег Павлович в отличном настроении. «Наша профессия — это веселенькое дельце», — говорит. Вот и повеселимся. В 16.00 — репетиция с Мягковым «Ретро», вечером спектакль.
2014
Вогнал себе в ногу здоровенную занозу во время репетиции «13D». Говорю с Машковым: «Мы вошли в помещение театра утром, а вышли ночью, так и не увидев дня. А в это время там, на улице, — жизнь, у людей столько всего происходит». «Нет, — возразил мне Володя, — жизнь здесь. Они там ходят одними и теми же маршрутами, наблюдают привычную картину. А мы здесь каждый раз открываем для себя что-то новое». Но хочется же видеть и дневной свет.
Пять лет как не стало мамы. Сидим, вспоминаем с папой и Вадиком в Павлово, в доме, в котором мама так и не побывала. На столе ее портрет в овальной раме, подаренной внуком Гришей дедушке Эмилю. Мама смотрит вперед, сильная, красивая, молодая. Вчера играли «Свидетеля обвинения», крайний спектакль в этом сезоне. Мамуля, как жаль, что ты не увидела этот спектакль, ты была бы довольна сыном.
У меня есть иллюзия, что время можно растянуть физически. Мы сидим за столом, обедаем, надо ехать на работу, но это где-то там, далеко. Я в абсолютно расслабленном состоянии. Вадик напоминает: «Игорь, пора выезжать…» Отвечаю: «Все в порядке». В какой-то момент по моему внутреннему счетчику наступает критическая точка, включается стадия ускорения. Я бегу в гардеробную. Помощница бежит за мной: «Вам дать с собой еду?», отвечаю: «Конечно». Она мчится на кухню, я целую папу, сына, брата. Сажусь в машину, давлю на газ и мчусь на работу.
Уже много лет не помню, как это, когда календарь делится на выходные, рабочие, праздничные дни. Если меня спросить, какое сегодня число, отвечу не сразу. Подобно барону Мюнхгаузену, последнее время стал тащить себя за волосы из этого круговорота в другую жизнь, где нет бега, огромного количества людей, а есть время смотреть по сторонам и думать лишь о том, как прекрасно ни о чем не думать. Просто выключить звук на телефоне, положить его экраном вниз, чтобы не иметь соблазна смотреть, кто звонит.
Я марафонец, бегущий спринтерские дистанции,
чем дальше бегу, тем более цель не ясна…
Встал в 6 утра, чтобы к 7 быть на съемочной площадке «Кухни». По дороге думал, откуда берутся все эти автомобили. И куда они едут? Что им всем нужно? Приехал. Грим. Костюм. Жакет повара. Фартук. Вешают звук. Репетиция. Мотор. «Начали». Снимаем сцену, где Нагиев пытается помирить нас с Назаровым. А перед самым обедом сняли сцену, как во время дегустации мне вместо десерта подкладывают сырую куриную лапку. Я положил ее в рот, омерзительное ощущение, облизал, отсмаковал каждый коготок. «Стоп, снято!» Группа хохочет. Выплевываю эту лапку, спрашиваю: «А кто ее мыл?» Молчат. «Ее вообще мыли?» Тишина.