– Не называй меня так! – Она сердито сложила руки на груди. – Ты бросил нас! Ради чего? Ради Зоны? Она всегда была у тебя на первом месте! А я? А мама?
Спирин вдруг громко стукнул тяжелым кулаком по столешнице.
– Да послушай меня, Анна! – взревел он так громко, что Догнич, сидевший в углу на кровати, выпрямился и положил ладони на колени. – Ты не поймешь, пока не выслушаешь меня!
Анна села рядом с Догом.
– Хорошо, я слушаю.
Но, не вытерпев и нескольких секунд, опять вскочила на ноги.
– Сообщить, позвонить, написать письмо. Двадцать лет! – Женщина сжала виски руками. – Я не понимаю… Не. Понимаю. Я.
– Сядь, Анна, – попросил полковник тихим, спокойным голосом. – Сядь и послушай.
Майор опустилась на стул между двумя окнами, прикрытыми марлевыми занавесками.
– Мама верила, что ты жив, – тихо пробормотала она. – Все эти двадцать лет верила.
– Я не мог по-другому, Анюта. Посмотри на меня, посмотри, что со мной стало! Зона… Вот что она со мной сделала.
– Я знаю про Выхлоп, пап. Шебанов все рассказал.
Полковник поднял голову.
– Лейтенант тоже тут?
Анна покачала головой.
– Капитан. Он дослужился до капитана. Он спас меня, – добавила она. – И остался в Х-22.
– Значит, ты была там?
– Да. С Войцеховичем.
Как бы ни была она обижена, это был тот самый человек, с которым она привыкла делиться всеми своими новостями, идеями, сокровенными мыслями. Так что ничего удивительного, что она рассказала отцу обо всем произошедшем в лаборатории.
– И вот Догнич привел меня сюда, к тебе, – закончила Анна свой рассказ.
Спирин выдвинул небольшой ящик из-под стола, вынул из него старенький КПК.
– Из-за этого контейнера они назначили награду за тебя?
Дочка пожала плечами.
– Видимо, да.
– Зона теряет силу. Если никто не вмешается, то еще лет десять-пятнадцать – и она совсем исчезнет. Сталкеры бросают свое ремесло и уходят за Периметр, – задумчиво произнес полковник, глядя в окно. – Аномалии исчезают, мутантов истребили почти всех.
– Но если всё так, почему ты до сих пор тут?
Спирин повернулся к дочке, с трудом поднялся.
– Может, именно поэтому. Аня, посмотри на меня. Я старик. А ты помнишь, сколько мне лет?
– Пап, что за вопрос? Шестьдесят пять в этом году исполнилось бы… – Она осеклась. – Ой, прости! Шестьдесят пять.
Спирин усмехнулся, прошаркал к печи, налил из большого чугунка в стакан темную жидкость.
– Ты права, дочь, исполнилось бы. – Он медленно вернулся к столу, сел, поставив перед собой стакан. – Я давно должен был умереть. Еще тогда, под тем Выхлопом. Но выжил.
– Шебанов рассказал про Выхлоп. – Анна заставила себя выглянуть в окно, чтобы не погрузиться вновь в тягостные мысли. – Не могу никак понять, что у тебя вон на тех грядках растет. Никогда такую траву не видела. Что это?
– Я даже и не знаю название, – ответил полковник, шумно отхлебнув из стакана. – Но только благодаря этой травке я еще жив.
– То есть как так? – вмешался в разговор сонный голос Догнича. – Это лекарство, что ли, какое-то?
– Что значит – «благодаря травке»? – вторила ему Аспид.
Спирин усмехнулся, сделал большой глоток, осушив половину стакана.
– Простите, гости дорогие, вам не предлагаю своего чая. Здоровому человеку он только во вред. А вот Догнича я им отпаивал когда-то. Помнишь, Семен?
– Да помню я, Дед!.. – Сталкер вдруг покраснел. – Извините, Алексей Владимирович.
Спирин махнул на него рукой.
– Да ладно тебе. Дед так Дед. Я уже привык за столько лет Дедом зваться.
– Так почему, пап?
– Почему что?
– Почему все?! Почему ты здесь двадцать лет? Почему я здесь? Почему трава эта на грядках? Почему меня убить хотят? Почему все это?!
Полковник поднялся, медленно подошел к ней и крепко обнял ее, как когда-то на прощанье. И она расплакалась, положив голову на все еще широкое, но уже ощутимо костлявое плечо старика. Но плакала она тихо, без рыданий и всхлипов. Вспоминая те годы, когда все вокруг ее убеждали, что надо смириться, ее геройский отец погиб, выполняя важное задание… а она продолжала верить, что он жив.
Анна молча обнимала отца, и слезы текли по ее щекам.
– Почему, пап?
Спирин разжал объятия, подвел дочку к кровати и усадил рядом с Догничем. Он и сам сел, допил чай, отставил стакан в сторону, положил руки на стол и сложил пальцы в замок.