Бруклинские глупости

Я ничего другого не имел в виду, просто чтобы она выступила в роли модели, но когда она приложила эту вещицу к своей смуглой шее в вырезе расстегнутой на одну пуговицу бирюзовой кофточки, у меня вдруг созрел новый план. Я решил сделать ей подарок. В конце концов, я куплю для Рэйчел что-то другое, а это ожерелье ей так шло, что, казалось, принадлежало ей и только ей. Да вот беда, если она подумает, что я за ней приударяю (а именно это я и делал, без всякой надежды на успех), я могу поставить ее в неловкое положение, и тогда она просто откажется от моего презента.

– Нет, нет, – сказал я. – Наденьте, как полагается.

Пока она возилась сзади с застежкой, я лихорадочно соображал, что бы такое соврать, дабы преодолеть возможное сопротивление.

– Кто-то мне сказал, что у вас сегодня день рождения. Это правда, Марина, или надо мной просто пошутили?

– Не сегодня. На той неделе.

– На этой, на той, какая разница! Вы уже живете в особой ауре, это написано у вас на лице.

Она, наконец, справилась с застежкой и улыбнулась.

– Особая аура? Что это значит?

– Я утром купил это ожерелье без всякого повода. Я собирался подарить его, но еще не знал кому. Вам оно очень идет, и я хочу, чтобы вы его себе оставили. Вот что значит особая аура. Это мощная сила, заставляющая людей совершать странные поступки. Утром я не знал что, оказывается, покупаю это ожерелье для вас.

Поначалу она обрадовалась, и я уже решил, что мне это сошло с рук. По ее живым карим глазам видно было, что она польщена, тронута и явно горит желанием оставить себе красивую вещицу, но когда первая радость миновала и она задумалась, в этих же карих глазах появились растерянность и озабоченность.

– Мистер Гласс, вы очень хороший, спасибо, конечно, но я не могу. Нам нельзя брать подарки от клиентов.

– Не берите в голову. Кто может мне запретить сделать подарок своей любимой официантке? Я уже старичок, а у стариков свои причуды.

– Вы не знаете Роберто, – сказала она. – Он жутко ревнивый. Ему не понравится, что мне что-то дарят другие мужчины.

– Я не «другой мужчина», я просто друг, который хочет доставить вам маленькую радость.

Тут и мой племянник внес свои два цента в нашу дискуссию:

– Он не имеет в виду ничего плохого, Марина. Не знаете Натана? Он же ненормальный, такие коленца выкидывает.

– Ненормальный, ага, но очень симпатичный. А мне зачем эта головная боль? Слово за слово, а потом трах!

– Трах?

– А то вы сами не знаете.

– Послушайте, – вмешался я в разговор, только сейчас осознав, что в ее браке все не так гладко, как мне думалось. – Кажется, я нашел выход. Ожерелью не место в доме. Марина ходит в нем здесь, а на ночь запирает в кассовом аппарате. Роберто ничего не узнает, и только мы с Томом будем им восхищаться.

Мое предложение было настолько абсурдным и неуклюжим, мой обман настолько беспардонным, что Марина с Томом, не сговариваясь, прыснули.

– Ну вы, Натан, даете, – сказала Марина. – Старичок, ха! Да вы кому хошь дадите фору.

– Не такой уж старичок, – скромно заметил я.

– А если я вдруг забуду его снять и так заявлюсь домой?

– Исключено. Чтобы такая умница опростоволосилась!

Вот так я навязал свой подарок ко дню рождения молоденькой и простодушной Марине Луизе Санчес Гонсалес и в награду получил долгий и нежный поцелуй в щечку, который я буду помнить до конца дней своих. Такие вот награды ждут глупца. А кто я, как не глупец? Я получил свой поцелуй вместе с ослепительной улыбкой, но этим дело не ограничилось. Я получил в придачу геморрой. О моем свидании с мистером Геморроем надо рассказывать подробно, а сейчас уже вечер пятницы, и у меня еще есть кое-какие дела. Впереди выходные, а завтра мы будем ужинать с Гарри Брайтманом и говорить о тайнах бытия.

Ужин с Гарри

Субботний вечер. 27 мая 2000 года. Французский ресторан на Смит-стрит в Бруклине. В углу за круглым столом сидят трое мужчин: Гарри Брайтман, ранее известный как Дункель, Том Вуд и Натан Гласс. Только что они сделали заказ официанту (три закуски, три главных блюда, все разные, и две бутылки вина, красное и белое) и вернулись к аперитивам, которые им принесли с самого начала. Том пьет бурбон («Дикая индейка»), Гарри потягивает водку с мартини, а Натан, приканчивая отличный односолодовый виски («Макаллан» двенадцатилетней выдержки), решает в уме, не повторить ли ему до еды еще разок. Таков исходный расклад. После начала диалога ремарки сведутся к минимуму. По мнению автора, слова упомянутых персонажей имеют первостепенное значение. По этой причине он не станет описывать, кто во что одет и что ест, отмечать паузы, связанные с отлучками действующих лиц в туалет, прерывать беседу в связи с появлением официанта и комментировать пролитый Натаном на брюки бокал красного вина.

ТОМ: Я не говорю о спасении мира. С меня достаточно, если я смогу спасти себя и двух-трех близких. Того же Натана. Или вас, Гарри.