Бруклинские глупости

Хотя я плохо знал Гарри, но успел к нему привязаться (тут было естественное любопытство пополам с недоверием, а где-то даже восхищение). Впрочем, в обычных обстоятельствах вряд ли его смерть произвела бы на меня столь сильное впечатление. Не просто шок, не просто печаль – меня переполнял гнев. И оттого, что я все это предсказал – двурушничество Гордона Драйера, авантюру с рукописью Готорна, а на самом деле продуманное мошенничество и, наконец, месть, лежавшую в его основе, – не становилось легче. Чего стоит эта твоя проницательность, если она не способна спасти человека! Я предупреждал Гарри, но не проявил настойчивости, не употребил достаточно времени и сил на то, чтобы отговорить его от этой сделки. И вот он мертв, а его палачи на свободе и никогда не ответят за это хладнокровное убийство.

Когда Руфус окончил свой рассказ, я сразу подумал о личном возмездии. Том имел лишь смутное представление об этом конфликте; что до Руфуса и Нэнси, то они пребывали в полном неведении. Они впервые слышали имя Гордона Драйера и ничего не знали о «доблестном» прошлом Гарри, а посвящать их в эти подробности я не собирался. Зачем? Сейчас у меня была одна цель: сделать так, чтобы завтра утром никакого фургона возле букинистической лавки не было.

Я попросил у Тома ключ от офиса на первом этаже, и он машинально протянул его, думая о других материях. Только когда я уже был в дверях, он поинтересовался, зачем мне понадобился ключ.

– Так, кое-что уточнить, – туманно ответил я.

Оказавшись в офисе, я первым делом открыл ящик стола – где, как не здесь, подумал я, следует искать телефон Драйера. В случае неудачи я собирался разыскивать Трамбелла через справочную. Редкий случай – мне повезло. Внутри лежал большой конверт с налепленным сверху листком, а на нем – написанные от руки два слова: «клетушка Гордона» и телефон с кодом 917. Когда я отлепил листок и положил на стол, на конверте обнаружилась другая надпись: «Открыть после моей смерти».

Внутри я нашел двенадцать машинописных страниц – завещание, составленное адвокатской конторой «Флинн, Бернстайн и Валлеро», что на Корт-стрит, 6 июня 2000 года, за день до нашего с Гарри последнего телефонного разговора, со всеми подписями и печатями. Я пробежал глазами этот документ, и только сейчас до меня дошел смысл загадочных слов о главном ходе в его жизни, о фонтане брызг и нырке чудо-лебедя в вечность. Речь шла о завещании, которое я держал в руках. Это было, без преувеличения, нечто грандиозное и неожиданное. Свидетельство того, что Гарри слушал меня гораздо внимательнее, чем я до сих пор полагал. Хотя он и не последовал моему совету, он решил подстраховаться, исходя из того, что Гордон может его подставить, а это будет для него конец – если не физический, то моральный, который он так или иначе не сумеет пережить. Именно это он имел в виду, когда сказал мне за ужином: «Если насчет Гордона вы правы, мне так и так хана». Признать, что его лучший друг – вероломный предатель, было равносильно тому, чтобы подписать себе смертный приговор. В его мозгу две эти мысли прочно соединились. Отсюда – завещание. Это был драматичный шаг, возможно даже нервный срыв, но его желание принять меры предосторожности вполне понятны. В свете случившегося можно сказать, он проявил настоящую мудрость.

Своими наследниками согласно завещанию он объявил Тома Вуда и Руфуса Спрейга. Им отошел дом на Седьмой авеню, то есть весь бизнес под названием «Чердак Брайтмана», включая движимое и недвижимое имущество, в равных долях. Еще разные мелочи – некоторые книги, картины и ювелирные изделия – достались людям, чьи имена мне ни о чем не говорили. С учетом того, что дом был свободен от долговых обязательств, а книги и рукописи в одной только комнате, где я в данную минуту находился, представляли немалую ценность, Том и Руфус стали обладателями целого состояния, о чем они и мечтать не могли. Гарри в последний момент сделал-таки главный ход в своей жизни, устроил настоящий фонтан брызг. Он позаботился о будущем своих мальчиков.

Я его недооценивал. Да, он был шулером и мошенником, но при этом оставался тем подростком, который в своих фантазиях спасал детей-сирот в разбомбленных городах Европы. При всем своем циничном юморе и шулерских наклонностях он свято верил в идеалы отеля «Житие». Смешной, наивный Гарри Брайтман. Если бы на столе нашлись бутылка и стакан, я бы выпил в память о нем. Вместо этого я снял телефонную трубку и набрал номер Гордона. В каком-то смысле это было то же самое.