Брыки F*cking Дент

К сожалению, сегодня Марти несгибаемо настроился смотреть игру «Носков» с «Янки» по телевизору. Тед встревожился: предстоит совладать с ситуацией в прямом эфире. Примерно за час до игры он вывел Марти на прогулку, понадеявшись отвлечь его, чтобы Марти вообще забыл об игре, но отец все поглядывал и поглядывал на часы. Теду удалось ненадолго сбагрить его седым пантерам, и он успел установить видеомагнитофон – про который сказал отцу, что это новомодная антенна такая, – и заготовить кассеты, если вдруг понадобятся. Записей было итого десять, все подробно подписаны: «Карлтон Фиск, хоум-ран, против “Янки”», «Джордж Скотт, победный хит, против “Янки”», «Торрес, страйк-аут, против “Янки”»[195] (что здорово, потому что Майк Торрес сегодня играл подающим за Бостон, если верить «Пост»).

Когда Танго Сэм со Штиккером привели Марти домой, Тед, как сумел, приготовился. Игра уже добралась до середины, «Янки» вели. Тед успел подобрать фрагменты записей, какие тут могли бы сгодиться для подмены. «Носки» играли дома, значит, на них должна быть домашняя форма, белая, а у Теда была смесь видео – и домашних игр, и выездных (в красной форме). Это важно, чтоб все было непротиворечиво, если надо будет подменять, но тут уж придется соображать по ходу дела и надеяться, что Марти не заметит. Тед на всякий случай помухлевал с цветовыми настройками телика и свел весь спектр к некоему зеленоватому. Пока Марти задерживали, Теду удалось предупредить некоторых ключевых людей в квартале – мальчишку-газетчика с неукротимой рукой, кое-кого из соседей – и объяснить им, что 2 они с дедами задумали и зачем. К этим ребятам, вероятно, потребуется обратиться в любой момент – за подкреплением. Все это смахивало на дворовую театральную постановку, если не считать, что сценария не было, а спектакль может начаться в любую минуту, в любой день.

Марти добрался домой, когда «Янки» вели со счетом 5: 3, восьмой иннинг. Услыхав, как закрылась дверь, Тед выключил ящик. Марти заглянул в комнату с телевизором:

– Счет?

– Какой счет? – переспросил Тед невинно.

– Игры, черт бы драл!

– А, сегодня игра?

– Тедди, говнюк, дай удаленку сюда.

– Примените хер, мистер Холмс.

Марти дошаркал до телевизора, включил его. Голос Фила Ризуто заполнил комнату. Скутер гнал и гнал про какую-то съеденную давеча пасту. Если закрыть глаза, и в голову не пришло бы, что это трансляция бейсбольной игры. Джулия Чайлд[196], ни дать ни взять.

– Черт бы тебя драл, Ризуто, какой, бля, счет? Феноменальный парень. Малахольный.

– Полоумный гений. Обожаю.

– Я тоже, но… Наконец Ризуто сказал:

– Меж тем бронксские «Бомбисты»[197] ведут со счетом пять-три, в восьмом. Большая сегодня в Фенуэе игра, Уа й т.

– Бля!

– Эй, пап, а какой он был, Эдди Бернейс?

– Маленький бесчеловечный гениальный гомункул-хорек.

– Он тебе, значит… нравился?

– Я не знал его толком, скорее, знал о нем. Кто на подаче? Реджи? Чего эта новая антенна постоянно двенадцать часов показывает?

– А Эрнеста Дихтера ты знал? Из Института исследований мотивации? Это вообще что было?

– Дихтер – еще один несвятой гений. Эти двое притащили Фрейда в американскую торговлю. Их звали «мальчиками-глубинщиками». Наши гуру, всем нам. Знали б наперед, говорили б, что стоим на плечах австрияков.

– А правда, что это Дихтерово: «Из страны, живущей нуждами, мы станем страной, живущей желаниями»?

– Типа того. Судя по всему, я того и гляди помру.

– Почему?

– Птушта ты выказываешь ко мне интерес.

Реджи Джексон метнул долгий крученый флайбол, да не в ту степь.

– Реджи замкнуло на Торресе, он залип в этой херне по уши. Уберите Торреса. Уберите.

– Я тут читал, что Фрейд потерял в экономической депрессии между войнами все деньги и попросил своего богатого американского племянника Эдди о займе.

Бернейс попытался развести дядю Зигги на психотерапевтическую колонку в «Космополитене», но Фрейд не переносил Америку и сказал: «Хер там» – по-немецки. Вообрази: Фрейд в роли Дорогой Эбби[198] в «Космо». Дорогой Зигги. «Похоже, у вас сапфический эдипов комплекс, или комплекс Электры, рекомендую вам убить своего отца и отправиться со своей матерью на остров Лесбос. Принцип удовольствия этой весной подсказывает, что надеть при этом следует черные туфли-лодочки. Черный – это новый красный. Следующий!»

– Смешно. Прямо так и сказал? Фрейд сказал «хер там»? Прямая цитата?

– Скорее, парафраз.

– Ты кто такой, Ралф Эдуордз? У нас тут что, «Это ваша жизнь»?[199]

Тед надеялся, что его потуги на задушевность вытянут Марти из дома и отвлекут от игры. Подумалось: вот вернулась бы к жизни бедная мама и села на диван, Марти вымелся бы на улицу в мгновение ока.

– Я хочу про тебя знать, пап. Меня интересуют мои корни.

– Ни с того ни с сего.

– Лучше поздно, чем никогда.

– Я вел в те поры дневники. Откопаю тебе, ладно? Бля! Невыносимо! Такое ощущение, что у меня на груди скачет Йоги Берра[200]. Я из-за этого рака от Бога отрекусь.

– Сначала в него нужно уверовать, а уж потом отрекаться.

– Чья бы корова мычала.

– Не Бог же столько выкурил.

– Он создал табак!

– Резонно. А еще он создал свободу воли.