Тут солдатик и нарисовался. Я его не заметил сразу. Солдатик меня тянет за рукав, тянет и говорит — пройдемте, дорогой товарищ, вас сам комендант аэродрома к себе требует. Я о плохом не думаю, топаю за солдатиком. Забор, поверх колючка, калитка. Постучал солдатик. Открыли. Вошли мы внутрь. Кто ворота открывал — коротконогий, большелобый, чернявой наружности — хитро на меня прищурился. И я заподозрил недоброе, но было поздно — замки защелкнулись. Чернявый ключи в карман и меня не ласково, а повелительно приглашает в помещение пройти. Иду, к драке готовлюсь. Комната с зелеными стенами, стол, стул, пепельница — полная банка окурков. За столом человек с погонами капитана. Капитан глядит на меня подленько: носом водит — воздух нюхает. Я еще подумал, может, он гаишник бывший, штраф с меня за «употребление на борту воздушного транспорта» хочет взять. Но он, мягко говоря, удивляет меня совершенно: «Вы оправлялись в неположенном месте, мне вас придется задержать до выяснения». — «Ты чего дурак! — так прямо без обиняков и совершенно нецензурно говорю. — Ты белены, капитан, объелся или над твоей башкой сегодня преодолела звуковой барьер эскадрилья штурмовиков?!» Упала у меня планка: ору на этого подлого капитана, матюгами его крою, не стесняюсь. В это самое время чернявый вмешался: стал мне про понятия намекать, дескать, не по понятиям веду беседу: «На Кавказе нельзя про мать плохо говорить!» — «Да пошел ты!» — я ему. Он зубами скрежещет. Я еще ж вдогон — крыса тыловая! Капитан мои документы рассмотрел, теребит в руках: понял уже, что не на того нарвались. Журналисты!.. Беды можно накликать. Пытается успокоить меня: «Отпускаем вас, только больше не мочитесь в неположенном». Чернявый разошелся — биться зовет на двор. Я ему: «Езжай, гад, за хребет, там характер свой показывай, там быстро мозги твои тыловые выправят!» — «Туда за хребет, — кричит в ответ чернявый, слюной брызжет, — едут со всей России бандиты, чтобы мучить и убивать кавказский народ!»
Капитан на мне повис; я крою по маме, стараюсь, чтоб побольней зацепить — за самое живое кавказское! Чернявый рыдает от ненависти. Я рычу.
Отпустили меня.
Капитан оказался начальником гауптвахты — никаким не комендантом аэродрома, а чернявый — помощник его — сержант, осетин. Они таким способом на жизнь себе зарабатывали: хватали подпитых солдат, что с войны ехали домой, и вымогали у тех деньги. Им солдаты даже гранаты бросали в гаупвахту за забор. Да живучие оба были — как всякое дерьмо в человечьей плоти.