Буча. Синдром Корсакова

Приходили гости. Изабель спускалась в залу встречать гостей — девочка со вкусом и томным взглядом миндалевидных глаз. Она радовала гостей высоким до начала бедра разрезом вечернего платья; приятным голосом интересовалась их сегодняшними настроениями. Ей предлагали присесть за столик. Она подсаживалась. Она смотрела на гостей и сцену сквозь зеленые линзы. На сцене вились у шеста обнаженные танцовщицы. Изабель соучаствовала — печалилась, если печалились гости, хохотала, если гости желали хохотать. Шла к шесту и раздевалась. Ей платили за танец. Она исполняла все капризы публики. Она пила коньяк.

Там мы и познакомились. После я стал страстным любителем обнажать человеческую сущность, хотя к стриптизу, конечно, это и не имело прямого отношения. Но влюбился в Изабель, а заодно и в свою профессию я именно там. И далее я понял, что в жизни все цепляется одно за другое.

Моя Изабель.

Мир, забудь Лолиту! Я подарю тебе новую историю — драму про Изабель. Изабель, которую я любил и ненавидел, которую я боготворил и проклинал, носил на руках и мечтал закопать заживо.

Мы счастливо жили и потом разошлись как в море корабли…

Я мог бы жить в Алабаме или Небраске, или Техасе. Или в Казахстане. Но я жил в лучшем городе мира, Москве. Я путешествовал как Гумберт Гумберт. Я надеялся на удачу, предполагая, что это может произойти случайно: фуяк — и повезло!.. Но фортуна отвернулась от меня. И я встретил Изабель.

Меня швыряло из края в край. Как-то я отправился на съемки в Карелию, где снега выпадали рано и лежали чуть не до майских праздников. Мы провели чудесные дни с пограничниками — за столами с лосятиной и водкой, в банях и на стрельбище с автоматами и кучей неучтенных патронов. И даже одна местная чухоночка из городка пограничников стала мне женой на одну долгую северную ночь. Об этой чухоночке я и вспоминал, когда, вернувшись в свой город, был приглашен коллегами на бесшабашную гулянку в мужской клуб.

Я сидел в шумном окуренном табаком зале, цедя пиво и рассматривая розовые с кружевами наряды на гибких женских телах.

Она шла через зал. Мимо столов, гостей — разомлевших, но приличных дам, мужчин лохматых и причесанных в костюмах и вытянутых свитерах. Публика творческих специальностей гомонила на разные темы и голоса. Деловые, еще не размякшие под вкрадчивые голоса консумаций, чопорно выпивали. Кто-то говорил тост, кто-то ругал систему, кто-то хохотал. Вдруг включили „Отель ''Калифорнию''“.

— Позвольте присесть?