Будь Другом, Свет Мой, или Нега Лакшери-Паскудства (БДСМ, или НЛП)

Трудно было назвать это ветром. Человека свалил бы с ног первый же порыв, но существо, что шагало меж острых, вздыбленных валунов, похожих на наконечники копий, не было человеком. Вернее, было не совсем человеком.

Путник был обнажен. Почти обнажен. Обе его ноги от ступней до колен обтягивали кожаные гетры. Не известно, какому зверю пришлось умереть, чтобы подарить охотнику эту кожу, но бритвенные камни бездорожья были против нее бессильны. Кисти рук скрывали перчатки из того же материала — длинные, по локоть.

Собственную беззащитную кожу путник подставлял ветрам. И кожа казалась совсем уж беззащитной, стеклянной, прозрачной. Но, мерцающая и бесцветная, она была прочнее любого стального сплава. Под живым стеклом бились, вздымались, будто рвались наружу, розовые звери-мышцы.

Самой удивительной частью тела была голова. Словно прозрачный шар наполнили бурым дымом, а потом просверлили в шаре два отверстия глубиной в радиус. Совершенно непостижимо, как этот ураган-убийца не разрывал бурый дым в клочья, как этот бурый шар держал сферический периметр под непрестанным шквальным напором.

Ветер был упрям, но куда ему до упрямства путника? Путник возвращался с охоты. С добычей. В левой руке охотник держал длинный, почти в свой рост, меч односторонней заточки. Меч был в ножнах, но не возникало сомнений, что свободной правой рукой опытный боец сумеет извлечь его в долю мгновения. Второй, короткий, меч, почти нож, был вставлен в голенище правой гетры рукоятью вверх.

Через плечо охотника была перекинута дичь. Свежая — с нее стекали на камни по спине охотника капли зеленой жидкости. Головы у дичи не было — отрублена одним точным ударом меж шейных позвонков.

Небо скрывали тучи. Всегда. Здесь не было солнечной погоды. Была бы звезда чуть менее яркой, то вообще никакого света не было бы среди этих скал. Тучи — от горизонта до горизонта. Тучи и скалы. Какое однообразие! Но именно такое однообразие и было необходимо этому мужчине. Тучи, скалы и твари. Вот и сейчас две твари ползли по зеленым следам свежей крови.

Идти было еще далеко. Не успеет. Путник вздохнул, остановился и медленно опустил добычу на камни. Под стеклом мышцы прекратили танец. Охотник замер.

Два черных парашюта одновременно затмили тусклый свет. Розовые танцоры ожили под кожей. Два взмаха меча. Один громадный скат распался на две части. Второй скат-парашют верещал и злобно шипел, пытаясь дотянуться до охотника хвостом-пикой. Промахнулись. И вторая тварь, и охотник. А ведь еще чуть-чуть…

Охотник быстро спружинил на ноги и рассек коварную тварь на две части. Коварную. Ползают по земле, а, почуяв добычу, взмывают в низкий надир и пикируют с высоты, расправляя капюшон-парашют только в последний момент. Чтобы обхватить, растворить, переварить. Долго мужчина учился распознавать их приближение, спасаться, а потом и убивать. Жесткий мир. Но такой он сам себе и выбрал. Сам.

Охотник достал танто из гетры и отрубил наконечники хвостов. Пригодятся. Ядовитые.

Идти было еще далеко. Как странно привыкать к этим понятиям — «долго», «далеко». Привыкать после Границы, где время и пространство не имели значения.

Нет, лучше не вспоминать. Возврата нет. Единожды покинув Границу, Хозяин теряет все: бессмертие, могущество, сабку. Ну, сабку он потерял раньше. Или она его потеряла. И теперь он в ответе. В ответе за свою женщину. Яна по-прежнему его женщина. У мужчины не бывает бывших женщин. Он в ответе за всех, кого пустил в свое пространство…

Нашел пару пучков редкого здесь мха, протер оба лезвия. Танто вытирал тщательно, чтобы яд не попал потом на кожу икры. Спрятал в ножны катану. Осторожно, чтобы не коснуться открытой кожей, Дымный взял хвосты в правую руку. Снова в путь.

Там, у самого горизонта, чуть больше чем в дне пути, его ждет пещера. Ждет огонь, который сам разведет. Ждет еда, которую сам приготовит. Единственное, чего не хватало Дымному в этой скалистой пустыне — хорошего солнечного саке.

— Кампай! (До дна!) — сказал охотник и пригоршней черпнул зеленую кровь с обрубка добычи.

Одиночество — расплата за ошибку. За ее ошибку. За его ошибку…

2. Одиночество

— Ты просила, я показал, — сказал Хозяин.

Они сидели в пустой комнате перед огромным то ли экраном, то ли окном. Либо экран погас, либо за окном была ночь. Анна — у ног Хозяина в позе подчинения, Шели гладил и перебирал, как струны лютни, ее каштановые волосы. На его коленях внахлест лежали поводок, тянущийся к шее сабки, и гибкий стек.

— Но это так… так… печально! — Анна не могла подобрать слов. — Помоги ему, прошу. Хоть как-нибудь.

— Ты же знаешь, я не могу. А мог бы — не стал бы. Это его выбор, и ни я, ни Граница не вправе на него влиять.

— Он погибнет там? — Анна чуть не плакала. — Мы видели все глазами этих… летающих рыбин, и до последнего момента я была уверена, что Мастер… бывший Мастер будет съеден.

— Глупышка, — Шели нагнулся и нежно поцеловал Анну в темя. — Не бывает бывших Мастеров. Он сильный. Видела его сапоги и перчатки? Они из кожи гигантопитона. Так что какие-то пикирующие манты ему нипочем.