Будаг — мой современник

— Мне сообщили, что вчера его видели в Зардобе, но задержать не удалось.

— У вас ошибочные сведения, Балаев. Его видели сегодня ночью в колхозе «Инглаб», где он пьянствовал.

— Быть этого не может!

— По-вашему, не может быть, а по моим данным он там был.

— От кого исходят сведения?

Но Аббасзаде, не ответив, нахмурился и сердито задал новый вопрос:

— Выдали вы оружие председателю колхоза «Инглаб»? Я вам уже давно об этом говорил.

— К сожалению, еще нет.

— Почему?

— Я смогу это сделать дня через три, не раньше. Он у нас на очереди первый.

Я поднялся и закрыл дверь на крючок.

— Товарищ Аббасзаде, у меня есть кое-какие вопросы к Балаеву, хочу их задать при вас, а вы послушайте.

— Спрашивайте.

— Заместитель начальника районного отдела ГПУ утверждает, что я готовил учителей к националистической пропаганде. Есть ли у него доказательства, что это так?

— Есть!

— Пусть и товарищ Аббасзаде знает о них! Говорите же! — Вы помните, что рассказывали мне о Гасан-беке?

— Могу повторить!

— Вот-вот! Вы защищали и продолжаете упорно защищать человека, который был арестован как ярый националист и мусаватист!

— Какое это имеет отношение к учителям? Они о Гасан-беке не слышали, а я знал его, когда был мальчишкой, двенадцать лет назад!

Балаев не удостоил меня ответом. Мы переглянулись с Аббасзаде, и я снова накинулся на Балаева:

— Как это получается, что к вам обращается за оружием председатель колхоза, коммунист-двадцатипятитысячник для защиты от вооруженных до зубов бандитов, а вы отсылаете его ни с чем?! Ему угрожают убийством, известно, где прячутся бандиты, а вы палец о палец не ударите, чтобы обезвредить наш район.

— Наглая ложь!

Аббасзаде протянул Балаеву письмо Керима:

— Вот, прочитайте!

— У страха глаза велики! Кериму кажется, что Шахмаров вчера был в «Инглабе». Но повторяю, что именно вчера Шахмарова видели в Зардобе, сведения надежные.

Я не выдержал:

— Предупреждаю вас при секретаре райкома: если хоть волосок упадет с головы Керима, отвечать будете вы лично!

Даже не посмотрев в мою сторону, Балаев поднялся:

— Разрешите идти?

— Вы не ответили Деде-киши оглы.

— Хотел бы я знать, что от меня надо заведующему агитпропа?

— А разве не ясно?

— Не понимаю!

— Так уж трудно понять?

— Наше учреждение автономно!

— Да будет вам известно, что ваше так называемое автономное учреждение верный помощник партии!

— Вот именно! И никто не смеет подвергать нас какому бы то ни было допросу!

Хотя Аббасзаде понимал, что разговор с Балаевым ни к чему не привел, он резко сказал:

— Вы правы, но с вами говорит секретарь райкома! Вместо того чтобы отвечать по существу, вы спешите уйти, товарищ Балаев.

— Я не люблю споров, товарищ Аббасзаде. И непременно учту ваши пожелания. — И ушел.

* * *

Чтобы поднять боевой дух районной интеллигенции, мы решили провести обсуждение пьесы Джафара Джабарлы «Алмас», запланированное еще совместно с директором педагогического техникума. К сожалению, проводить обсуждение пришлось в отсутствие директора.

В газете «Колхоз седасы» («Голос колхоза») мы поместили объявление о предстоящей встрече с писателем. Доклад о творчестве Джафара Джабарлы поручили сделать Ясемен. У нас было намерение за два дня до показа пьесы дать телеграмму Джабарлы и, встретив его в Евлахе, привезти на машине в Агдам. В селах и колхозах заранее объявили, что к ним едет писатель, создавший пьесу о матером кулаке Гаджи Ахмеде.

Имя Джабарлы было, пожалуй, самым популярным в народе. Не было семьи (и это я говорю не ради красного словца!), в которой бы новорожденного не нарекли именем героев Джабарлы. И мы с Кеклик нашу дочку назвали Алмас — по имени героини его одноименной пьесы. В предвкушении радостной встречи с писателем, которого я лично знал, в приподнятом настроении я проводил собрания в низовых партячейках. Однажды, возвращаясь с очередного собрания в Геоктепе, мы проезжали по дороге, ведущей в Эйвазханбейли. Я увидел бредущую по дороге женщину со слезами на глазах. Желая помочь ей, фаэтонщик придержал лошадей и с моего согласия предложил ей место в фаэтоне. Она подняла голову, и я узнал Бике-ханум. На мой вопрос, что с ней, она расстегнула ворот кофты и достала клочок бумаги, который протянула мне: кто-то сообщал Бике-ханум, что ее деверь Гасан-бек скончался от разрыва сердца.

Я помог Бике-ханум взобраться в фаэтон, и мы поехали в Эйвазханбейли. Я узнавал знакомые места, где часто проходил, гоня перед собой коров и буйволиц Алимардан-бека.

Фаэтон остановился у бекского дома. Я взбежал на второй этаж, где была комната Гасан-бека. Постоял на пороге, вспоминая былые годы; не смог сдержаться — заплакал.

Распрощавшись с Бике-ханум и не найдя слов, чтобы утешить ее, вернулся в Агдам.

И дома я неожиданно увидел Багбани. Не застав меня, он терпеливо дожидался моего возвращения. Обычно улыбчивый, на этот раз он выглядел хмурым и озабоченным.

— Что случилось, уважаемый поэт?

— Я хотел тебе сказать, что меня вот уже третий раз вызывают в город.

— Кто и с какой целью?

— На допрос к Балаеву.

— И чего он добивается?

— Это и мне интересно узнать!

— Ну, а все же?