Будапештская весна

Мы сели в специальный вагон. Супруги разместились в двухместном купе, а я один — в соседнем. Спустя несколько минут я решил постучаться к ним в купе. Мне предложили сесть. Супруга профессора очень удивилась, услышав, что я читал ее брошюру.

Лицо ее сразу же просветлело, и она начала рассказывать о том, что каждый год 28 августа они у себя дома устраивают своеобразный домашний праздник по случаю дня рождения Гёте. Особенно удался такой праздник в этом году: как-никак отмечалась двухсотая годовщина. Собралось много гостей — довольно известные политические деятели и мастера культуры. Все чинно расселись напротив мраморного бюста Гёте, освещенного двумя свечами, и она, выйдя на середину комнаты, читала им по-немецки стихи поэта, нужно сказать, с большим успехом. Затем всех угощали чаем. Ее горячо поздравляли видные люди. И она тут же пригласила меня побывать у них на ближайшем юбилее, в августе.

Я спросил ее, почему бы ей снова не попытать счастья в театре, и посоветовал обратиться к директору и главному режиссеру театра, в котором работал сам.

— Прекратим этот разговор, хорошо? — неожиданно прервал меня ее муж. — Попрошу вас не давать ей таких советов! И ни слова больше о театре!

Вскоре наш поезд подошел к чешской границе. В купе вошел венгерский офицер-пограничник и, полистав паспорт, вежливо осведомился:

— Товарищ Донати?

— Да.

— Товарищ Антал Мерени?

— Доктор Мерени, — не без гордости поправил Мерени пограничника.

— Извините, доктор Мерени. — Офицер козырнул.

После ухода пограничника мы заговорили о том, что нас ждет в Берлине, где и у меня, и у них было много старых друзей. Как выяснилось, Мерени и его супруга восемь лет прожили в Берлине, еще до прихода Гитлера к власти.

Мы решили не ложиться спать до самой польской границы, так как там все равно нас разбудят.

В нашем поезде не было ни вагона-ресторана, ни даже самого простого буфета. Правда, чета Мерени запаслась бутербродами, а в термосе они везли кофе. У меня тоже была колбаса.

Я рассказал им, что всегда, выезжая за границу, беру с собой дюлаи или салями, а также абрикосовую палинку, так как это и самая лучшая дорожная пища, и лучший подарок, а в случае необходимости — самая надежная международная валюта.

Между делом профессор поинтересовался, читал ли я его статью о Лукаче и что я о ней думаю. Не желая крутить в вертеть, я признался, что лишь частично разделяю его мнение.

— Действительно, выступления Дьердя Лукача в венгерской литературе не всегда проходили успешно: он писал в своих работах о Беле Балаж, Мадаче, Костолани, Мольнаре, Аране, но, на мой взгляд, заслуживают внимания лишь его работы о Толди, Бабиче. А вот Миксата и Круди он не понял и уж тем более не разобрался в творчестве Дьюлы Юхаса, Кафки, Тершаньски и им подобных. Говорят, будто он служит интересам идеологов империализма. Извините, но мне трудно в это поверить, так как Лукач на протяжении многих лет находится в рядах рабочего движения.

— Да вы, я вижу, разделяете взгляды Круди и Костолани! — Мерени махнул рукой. — Речь идет об эстетическо-философских категориях!..

На польской границе повторилась сцена проверки паспортов.

— Профессор Мерени?

— Доктор Мерени!

Я направился к себе в купе. Вскоре мне в дверь постучал профессор.

— Вы говорили, будто у вас есть абрикосовая палинка. Моя супруга не может уснуть. Не угостите ли вы ее?

Я подал ему бутылку, сказав, что они могут пить из нее, сколько им заблагорассудится.

Утром я проснулся от стука в дверь и разговора по-немецки:

— Фрау Аделе Мерени?

— Да, пожалуйста.

— Господин Мерени?

— Доктор Мерени.

— Пардон, доктор.

От границы до Берлина не так далеко, и мы начали укладывать вещи. Меренине упаковывала свою бездонную дорожную сумку. И тут я вспомнил о бутылке с палинкой и спросил о ней, чтобы положить ее в чемодан.

— Ой! — воскликнул старый профессор. — Знаете, произошло непредвиденное: бутылка лопнула, и палинка вытекла.

— Вся? — удивился я.

— Да, вся. Очень жаль, но что поделаешь?

Я повел носом, но в крохотном купе не пахло палинкой, да и пятен на ковре не было, хотя пролилась литровая бутылка. А вот от самой фрау Аделе довольно сильно несло палинкой.

«Боже мой, неужели она выпила целую бутылку?» — мелькнула у меня мысль.

В Берлине на Восточном вокзале нас встречали немцы. Фрау Мерени преподнесли большой букет цветов. Сразу же нашлись старые знакомые. Женщины визгливо приветствовали друг друга. Я скромно стоял позади супругов.

Нас повезли на машинах через весь город. Я до этого ни разу не был в Берлине и с удивлением и любопытством смотрел на горы обломков, на большие пустыри и на неотремонтированные дома, которых тогда в Берлине было много, так как война кончилась всего четыре года назад. Нас привезли в отель «Адлон», фасад которого тоже был разрушен, но задняя часть здания уцелела, и в ней жили гости.