Будапештская весна

В вагон я сел в подавленном настроении. Супруги Мерени не разрешили мне даже помочь внести их чемоданы в купе, а сделали это сами. Огромная дорожная сумка фрау Аделе была набита до отказа.

Я зашел в свое купе и решил: будь что будет. Через несколько часов я буду дома и засяду за свою любимую работу.

На границе при проверке паспортов повторилась та же самая сцена, что и в прошлый раз.

— Фрау Мерени?

— Да.

— Господин Мерени?

— Доктор Мерени!

Такая же сцена повторилась и на венгерской границе.

— Товарищ Мерени?

— Доктор Мерени!

— Извините, — сказал офицер-пограничник и, повернувшись ко мне, спросил: — Товарищ Донати?

— Доктор Донати!

Старый профессор вспылил:

— Послушайте, шутить будете со своими друзьями, но не со мной.

— А я и не думаю шутить. — И я с невинным видом взглянул на профессора.

— Почему же вы дурачитесь и называете себя доктором?

— Не собираюсь. Вот посмотрите сами. — С этими словами я протянул профессору свой паспорт. — Взгляните и вы увидите, что тут написано: доктор Донати.

— Тогда почему же вы не называли себя так раньше?

— А я не люблю этим хвастаться.

Профессор разозлился еще больше. Поезд наш запаздывал, и Мерени совсем вышел из себя.

— Какое безобразие! Да это просто-напросто саботаж! Ну дайте мне только приехать, я покажу их министру!

Супруга попыталась было успокоить профессора, но он грубо набросился на нее:

— Заткнись! И не пытайся оправдывать подобное свинство!

На будапештском вокзале мы расстались с профессором без рукопожатия, холодно кивнув друг другу.

Под Новый год я получил письмо от Герты, которое она прислала мне на адрес театра. Она писала, что очень одинока, что у нее никого нет и в рождественскую ночь она сидела одна у праздничной елки. С работы ее уволили, и помочь ей не мог даже ее влиятельный знакомый, да он и не пытался помочь, чтобы не вызвать подозрений. В письме ее не было упрека, лишь одна печаль. Дальше она писала, что с голода не умрет: ей обещали давать переводы. Сейчас она почти все время сидит дома, да ей и не хочется никуда выходить, не хочется никого видеть. Она решила немного украсить свою комнату: повесить гардины, связать скатерти. И хотя ее теперешнее положение довольно безнадежно, она все равно постоянно думает обо мне.

Я написал ей ответ, ломая голову над тем, как бы ей помочь… Но как это сделать из Будапешта?..

На мое письмо Герта не ответила. Я написал ей еще два раза, но ответа так и не получил. С тех пор я ничего не слышал о ней…

С профессором Мерени мы встречались очень редко и совершенно случайно. При встрече он обычно насмешливо спрашивал меня:

— Ну, господа писатели, как там у вас дела?

Однако самая интересная встреча произошла у меня с ним в один из последних дней октября 1956 года. Я ехал на велосипеде в Пешт (никакой транспорт из-за мятежа не ходил) и возле собора Кристины столкнулся с супругами Мерени.

Они, видимо, очень спешили. Старик был в надвинутой на глаза шляпе, его супруга — в платке и старенькой шубке из искусственного меха. В руках они тащили туго набитые узлы и чемоданы, а на самом профессоре и его супруге, видимо, было надето по два-три платья. За ними бежала маленькая черная собачонка.

Я не смог спокойно проехать мимо и, соскочив с велосипеда, поздоровался с ними:

— Господин профессор! Фрау Аделе! Куда же вы?! Куда?!

Однако они не хотели меня замечать и шли своей дорогой.

— Что с вами? — не отставал я от них. — Как вы относитесь к теперешним событиям?..

— Мы ничего не знаем! — оборвал меня Мерени. — Мы оба болели и только сегодня поднялись с постели. Мы ничего не знаем!

— И все же что, по-вашему, у нас происходит? Чем все это кончится?

— Мы ничего не знаем и не желаем говорить об этом.

— Но все же какое-то мнение у вас имеется?

— Нет у нас никакого мнения.

Позже я понял, что шутить в те тревожные дни было с моей стороны некрасиво, но я не мог тогда удержаться.

— Какая хорошая у вас собачка! — сказал я и спросил: — Маленькая венгерская овчарка?

— Нет, не овчарка, — быстро ответил профессор.

— Тогда, наверное, из породы пуми?

— Нет, не пуми, а пудель. Все?

— Пудель? — удивился я. — И не подстрижена?

Старик растерянно заморгал глазами:

— Как это не подстрижена?

— Очень просто, подстригают все тело, на голове, оставляют прическу, на ногах — сапожки, на хвосте — этакий бонбон.

— Что вы говорите? — удивленно спросил Мерени.

— Что слышали: прическу, сапожки, бонбон! Вот так-то! Это выглядит очень мило.

Профессор ошалело уставился на меня:

— Скажите, а других забот у вас сейчас нет?!

Года два спустя газеты известили о смерти профессора Мерени, не забыв упомянуть о его заслугах. Спустя несколько дней после похорон была опубликована статья Мерени об опасной теории академика Лукача и зиждущейся на ней порочной практике. Это была разрывная пуля, которую профессор послал в своего противника, казалось, уже из могилы.

А спустя полгода, а может, даже раньше, одна газета коротко сообщила о том, что «скончалась вдова Мерени Анталне, урожденная Аделе Грубер».