Будда

Одному монаху, который одолевал его философскими вопросами, Будда заметил, что тот подобен раненому, который отказывается принять помощь, пока не узнает, как зовут человека, который хочет облегчить его страдания, да как называется его деревня, да где она находится. Этот неразумный рискует умереть раньше, чем узнает все эти несущественные в данный момент подробности. Точно так же и те, кто отказывается идти по пути Будды, пока не узнают, как был создан мир или какова природа абсолютной истины, закончат свои дни в страданиях и скорби, прежде чем смогут найти ответы на эти непознаваемые вопросы. Какая, в сущности, разница, существует этот мир вечно или был когда-то кем-то создан? От этого знания скорби, печали и страданий в мире меньше не станет. Будда же поставил своей целью облегчить человеческую жизнь. «Я проповедую лекарство, при помощи которого можно избавиться от страданий здесь и сейчас, — так сказал Будда не в меру пытливому философу-бхикшу, — и поэтому всегда помни, что многое я не объяснил тебе, и заодно помни, почему я отказался объяснить это»[6].

Но все это будет потом. А сейчас, в Оленьем парке, глядя на недоверчивые лица пятерых бывших своих учеников-аскетов, Будда размышлял, с чего бы начать свою первую проповедь. Следовало как-то развеять их сомнения в том, что он отказался от праведной жизни в пользу излишеств и роскоши. Надо было как-то логически обосновать Четыре Благородные Истины. Нам неизвестно, с какими именно словами обратился в тот день Будда к пятерым бхикшу. В высшей степени маловероятно, чтобы сутра, именуемая в Палийском каноне Первой проповедью, на самом деле являлась дословным изложением того, что говорил Гаутама в Оленьем парке. Скорее всего, монахи, составлявшие канон, сочли, что данная сутра лучше всего описывает основы учения Будды и вставили ее в это место повествования как самую подходящую[7]. В определенном смысле текст, именуемый Первой проповедью, и впрямь оказался вполне уместным в тех обстоятельствах. Будда всегда старался говорить со своими слушателями о том, что их более всего волновало в данный момент. Так, он видел, что пятерых бхикшу более всего настораживал его явный отказ от аскетизма, и поэтому в данной сутре он постарался убедить их в правильности своего решения. Для этого он принялся разъяснять им теоретические основы Срединного пути. Люди, которые «ушли прочь из дома в скитальчество, говорил он, должны избегать двух крайностей: с одной стороны, чувственных излишеств, с другой — чрезмерного самоистязания. Эти крайности одинаково бесполезны, потому что не помогают достичь нирваны. Вместо этого он рекомендовал придерживаться золотой середины, так называемого Восьмеричного пути, утверждая, что он непременно приведет прямо к просветлению.

Затем Будда перешел к изложению Четырех Благородных Истин: Истины о страдании, Истины о причинах страдания, Истины о прекращении страдания, или нирване, и, наконец, Истины о пути к освобождению. В то же время он представил Благородные Истины не в виде метафизической теории, а как программу практических действий. Для него слово «дхарма» обозначало не то, как есть сейчас, а то, как должно быть. Дхарма, предложенная Буддой, вскрывала причину страданий человеческого бытия и предписывала курс лечения, которому надо строго следовать. Каждую Истину в своей проповеди он рассматривал в трех аспектах. Сначала Будда знакомил бхикшу с самой истиной, затем объяснял, что следует делать в отношении каждой из них. Так, правда о страдании должна быть «постигнута»; жажда бытия, что есть причина страдания, «должна быть отброшена», нирвана, избавление от страдания, должна «стать реальностью» в сердце каждого архата, а Восьмеричному пути надо «следовать». Наконец, Будда пояснил, чего достиг он сам: он постиг духкха прямым знанием; он избавился от вожделения бытия; он испытал блаженство нирваны; он прошел Восьмеричный путь до самого конца. Этим он сам себе доказал, что его Дхарма действует, что сам он достиг полного просветления. «Я достиг окончательного освобождения!» — торжествующе воскликнул Будда[8]. Он действительно сбросил оковы сансары, убедился, что Восьмеричный путь — праведный путь, доказательством чему служат сам он и его жизнь.