Буддийская философия мысли

3.0.8. С метафилософской точки зрения – то есть когда некое понятие или «Гештальт» рассматривается как таковое, независимо от его места в данном комплексе понятий и от того, считается ли этот комплекс понятий религиозным, мифологическим или чисто концептуальным (то есть философским), – индоиранская мифология наблюдается как состоящая из элементов, имеющих исключительно объективную значимость. Это означает, что с каким бы понятием мы ни имели дело, оно будет оставаться тем же самым при наблюдении с хотя бы двух точек зрения (не считая точки зрения моего метаподхода). Так, например, «ритуальное действие» (yajña) в Ведах и Брахманах считалось бы одним и тем же, причем независимо от того, проявляется ли оно внешне (физически), испытывается ли внутренне, интерпретируется ли символически или нет. Аналогичным образом в понятии Пуруши представлен тип сознания, содержанием которого является «космический человек» или «вселенная как человек». Идея атмана может тогда оказаться результатом последующей или одновременной интерпретации этого типа сознания в смысле универсальной предикации. При этом атман служит единственным реальным предикатом всех мыслимых и постижимых субъектов. И поэтому атман не только получает онтологический статус, но и оказывается независимым от вышеупомянутого антропологического типа мифологического сознания и интерпретируется вне всякой связи с этим типом, при условии, разумеется, что все другие предикаты подвешиваются. Получив онтологический статус, атман может пониматься как субъективно, так и объективно, тогда как Пурушу, хотя и способного желать, нельзя анализировать как то, что желает и при этом просто есть, ибо он остается лишь объектом. Что касается атмана, то, если он желает или мыслит, его желания и мысли можно, с одной точки зрения, обозначить как «объективные», а с другой – как «субъективные». Уход атмана со сцены йогических разработок (к середине VI века до н. э.) создал ситуацию, в которой ум исследовался как еще один, но не абсолютный объект. Вместе с тем ум был «местом», где его значения должны были к тому же фиксироваться в качестве данного ума ad hoc. Но по крайней мере в принципе «личность» могла также выступать и в контексте умственности, уже лишенная культурных свойств антропологической мифологии, и как бы ожидая того, чтобы быть наделенной различными свойствами или признаками Великой Личности (mahāpurusa), какой мы ее находим в ранних Суттах. И я думаю, что мы обнаруживаем черты этого «переходного субъекта» ума как раз в понятии пудгалы. Все это было так при условии, что объективное мифологическое понятие Пуруши было забыто, объективная онтология атмана – отброшена, а понятие живого существа (слишком объективное для роли «носителя» религии) сводилось к чисто формальному его использованию. Понятие пудгалы (или «как бы личности») оставалось неопределенным заменителем «чего-то умственного». Оно означало не конкретно «человеческое существо», а лишь «нечто», о чем нельзя ничего сказать, если ему уже не была приписана умственность. Но и тогда оно остается вторичным и производным от «некоего ума».