[4] О том, что существует
«снаружи», то есть в окружающем мире… В буддистской литературе есть множество описаний просветления (или «пробуждения», если использовать более буквальный перевод термина, который обычно переводят как «просветление»; см. терминологические заметки в конце этой книг и). Но чаще всего среди составляющих просветления упоминается избавление от этих двух иллюзий. Как видно из главы 13, еще один часто упоминаемый элемент просветления – избавление от танхи, то есть жажды, – так сильно взаимосвязан с избавлением от этих иллюзий, что практически равнозначен ем у.[5] А вот третий признак, безличность, или, как его еще называют, «бессамость», «не-я» – совсем другое дело. Понять его далеко не просто
… В древнем комментарии к одному из буддистских текстов приводится следующее наблюдение: «Невечность очевидна – (например) падает и бьется блюдце. Страдание очевидно – (например) нарыв появляется на теле. Бессамость же неочевидна». См. Buddhaghosa, 2010, с. 667.[6] Испытываем же мы неприятные ощущения, хотя рады были бы вовсе их не знать.
Когда Будда говорит о нашей неспособности контролировать чувства, он не имеет в виду переживания. В буддистской психологии чувством называется эмоциональный тон: положительный, отрицательный или нейтральный. Разумеется, этот эмоциональный тон может сопровождать переживания (точно так же, как и восприятие и другие психические процессы), делая их приятными или неприятными. Поэтом у, когда мы не можем побороть, допустим, раздражение, это является хорошим примером того, о чем говорит Будда: не в силах справиться с раздражением мы не можем избавиться от преимущественно неприятного ощущения, которым раздражение сопровождается. Тем не менее раздражение буддисты относят к совокупности «умственных построений», а не чувств. Поэтому неспособность одолеть раздражение также свидетельствует о справедливости другого утверждения Будды – что мы не в состоянии контролировать умственные построения.[7] Можно сказать, что и в этом тексте Будда неявно отрицает ее существование.
В конце дискуссии, перебрав все пять совокупностей, Будда ставит вопрос: так управляем ли мы собой как целостной системой? А если нет, то, продолжая его мысль, как можно говорить о существовании управляющего? Можно также добавить, что две концепции «я», которые я здесь привожу: «я» как управляющего и «я» как того, чем управляют, на самом деле не так уж далеки, ведь то, что управляет, может в то же время и находиться под управлением. В любом случае в притче, приведенной в начале шестой главы, Будда сравнивает «я» с царем, а это уже напоминает подход, где «я» рассматривается как управляющий, внутренний начальник.[8] Человек цепляется за эмоции, мысли и другие элементы совокупностей, словно они – его собственность. Но это не так.
Пытаясь объяснить свою мысль как можно доступнее, я не стал подробно останавливаться на связи между понятиями «вовлеченности» и «страсти», хотя она имеет большое значение. Здравый смысл заставляет предположить, что сознание аккумулирует страсть после прочих совокупностей – ведь, в конце концов, результатом страсти становится вовлеченность создания в эти совокупности. Однако с точки зрения буддистских представлений о психике, страсть, охватывающая все совокупности, берет начало в «умственных построениях» (источник – Бхиккху Бодхи, в ходе личного общени я). Это включает и страсть как часть совокупности сознания, и специфические составляющие самой совокупности «умственных построений». Но в целом посылка остается прежней: именно страстное стремление, жажда поддерживает вовлеченность сознания в остальные совокупности.